— Ага.

— Ты уже его видела?

Я понимаю, он хочет знать, набрела ли я на гнездо обычным путем, или оно открылось мне каким-либо таинственным способом.

Вторуша был среди ребятишек, с которыми я девочкой бегала искать съедобные растения. По большей части детвора действовала беспорядочно: словно не зная, где можно накопать округлых клубней чины или набрать синевато-сизых ягод черники, ребятишки усаживались на корточки под любым старым кустом. Когда мы возвращались на просеку, мой мешок бывал самым тяжелым. Однажды я услышала, как Хмара, Доль-кина мать, сказала, что я труженица, а Старец заметил: «Знает, что чина солнышко любит». Хотя и то и другое было правдой, детям было ведомо кое-что еще. Они видели, как я машу рукой над низиной, где не было пока и намека на рыжеватобурые островерхие грибы — вскоре они проклюнутся в этом месте. Я говорила: «Через несколько дней мы наберем тут сморчков». Дети видели, как, стоя под ощетинившимся прутиками гнездом галки, я предсказывала, что в нем найдутся шесть яиц вместо обычных четырех. Ребята не допытывались, откуда я все это знаю, и не слушали взрослых, которые считали, что я уже ходила этой дорогой и почему-то не разорила богатую кладку. Дети просто верили, что я не глядя могу назвать точное количество яиц. В этом смысле Вторуша не отличался от остальных. Но мы выросли, и загадку, чары, в которые так легко верилось в детстве, большинство молодых людей Черного озера воспринимать перестало.

— Я вспоминаю, как мы иногда играли в детстве, — говорит Вторуша. — Мне нравилась та игра.

Много воды утекло с тех пор. Бывало, дети окружали меня, и я закрывала глаза. Время от времени мне удавалось точно предсказать местоположение какого-нибудь камня. «На роднике, в воде, — говорила я друзьям, — камень, похожий на льдинку». И они бежали туда, толпясь и тесня друг друга, чтобы найти в воде тот камешек, гладкий и молочно-белый, как поверхность Черного озера в самые суровые дни Зяби. Но я не всегда могла точно назвать место, и тогда мне казалось, что я всех подвела.

Я решила развивать свой дар. Чтобы предсказать, где лежит определенный камень, я зажмуривалась и старалась как можно лучше представить себе хорошо знакомое место: например, источник. Внутренним взором я изучала гладкую впадину в песчанике, прощупывала мелкую заводь и порой — далеко не всегда — находила тот самый камешек.

Я проводила все больше времени с зажмуренными глазами — в полях или на тюфяке, и даже когда, расплескивая по дороге воду, тащила на прогалину полную бадью. За работой или во время отдыха я вызывала в памяти мшистую почву возле каменного алтаря, утоптанную землю у овечьего загона — любое место, которое могла в точности обрисовать. Я составила в уме перечень угаданных камней: у алтаря — овальный с золотыми блестками; у загона — шероховатый с белой жилкой. Потом в присутствии Дольки, Оспинки, Вторуши и других детей, которые, уложив подбородок на сплетенные пальцы, ожидали результата, я открывала глаза и называла камень, причем не всегда тот, который видела последним. Для верности я прибегала к своему перечню. «Камешек с золотыми блестками, — говорила я. — У каменного алтаря».

Вот почему ребятишки приходили к моей двери и дожидались, когда я закончу перемалывать дневную порцию пшеницы. Вот почему никто не обращал внимания на мою хромоту. Да, я была необыкновенной, но не потому, что хромала, а потому, что обладала даром.

Не знаю, насколько эти напряженные усилия помогли мне развить дар предвидения. Но через несколько лун я уже угадывала на каждый восьмой раз. Игра не надоедала нам много лет. За это время мы с Долькой сделались неразлучны и частенько во время отдыха гадали, начались ли на новой луне крови у той или иной девушки, или решали, скоро ли Кроха, который очень быстро рос, будет зваться Дылдой. Дважды Долька просила меня предсказать ей будущее: пойдет ли она собирать дары вместе с остальными девушками на следующем празднике Очищения? Кого возьмет в супруги?

В первый раз я ответила:

— Дар так не работает. Я не могу сама заказывать видения.

— А как же камни?

Я пожала плечами.

Во второй раз я знала ответ: она возьмет Кроху. Мне было видение, ясное как день: союзная пара, преклонившая колени на гати; листики крапивы, которой они кормят друг друга для привлечения плодовитости. Но, рассказав об этом Дольке прямо сейчас, я лишу ее трепета великой тайны жизни. Я покачала головой, не считая нужным объяснять, отчего не сообщаю имени ее избранника, — не хочу говорить или просто не знаю. Долька не настаивала, и я подумала, что она, как и я, наверное, догадывается, как много теряет жизнь без томления и предчувствия грядущих событий.

Мы с Вторушей стоим в пятнах солнечного света, оглушенные гудением пчел. Меня охватывает трепет возбуждения, и я знаю, что была права, не назвав Дольке имя суженого.

— Ты ведь не только камни видишь, — говорит Вторуша.

Я киваю, понимая, что ему хочется тайны и волшебства. Честное слово, этот парень открыт всему чудесному!

Он расплывается в широкой улыбке.

Наконец-то сев завершен, и Охотник с полудня отпускает работников с полей.