Рыжава затаенно улыбнулась, словно зная наперед, что жизнь повернется именно так, как она загадала.
Набожа сглотнула комок в горле, представив взгляд этой женщины, устремленный на блестящий крест Матери-Земли. Даже если Набожа вымоется, даже если волосы у нее заблестят от ромашки, для матери Молодого Кузнеца она всегда останется крестьянкой. В этот момент что-то перевернулось в груди Набожи, и все сомнения исчезли: ей очень хотелось, чтобы утерянный амулет висел сейчас у нее на шее. Она представила себя об руку с Молодым Кузнецом: ее плащ откинут с плеч, серебряный крест сверкает в лунном свете и Молодой Кузнец говорит матери, что сделал выбор. В этой сцене волосы у Набожи блестели. Щеки пылали румянцем. Платье было свежим, а не измятым и пропотевшим.
Наконец мать Молодого Кузнеца сказала:
— Добро пожаловать, Мать-Земля. Пребудь с нами.
Она произнесла положенное приветствие так невыразительно, что по спине у Набожи пробежал холодок: неужели можно настолько безразлично обращаться к Матери-Земле! Женщина дала им два кувшина пшеничного пива, а также круг твердого сыра, мешок лесных орехов и сосуд с медом, затем отступила от порога, и девушки вошли. Набожа поникла под тяжестью взгляда Молодого Кузнеца.
Кабан, добытый Молодым Охотником, висел над очагом, шипя и потрескивая, капая жиром в огонь. Дым поднимался и улетучивался через тростниковую крышу: сладкое тлеющее напоминание о грядущем пиршестве.
Шествие полагалось совершать с торжественной серьезностью, однако Набожа не утерпела и оторвала взгляд от сложенных на поясе рук. Она приметила огромные прямоугольники тканой шерсти, отгораживающие от остального пространства спальные ниши родичей Молодого Кузнеца. В каждой нише имелся аккуратно обнесенный четырьмя дощечками тюфяк, набитый тростником и накрытый мехами. Набожа насчитала десять ниш, отметив, что занавеси не желтовато-серого цвета некрашеной шерсти, но синие от вайды[6], зеленые от крапивы, пурпурные от бузины или желтые от золотарника. Собственный дом показался ей скучным и убогим, хотя глинобитная стена была хорошо промазана, а пол устилала россыпь свежего тростника. В тусклом свете внутри хижины она заметила множество прислоненных к стене мечей, по одному на каждого сородича; три приземистых деревянных стола и дюжину окружающих очаг низких скамеек, покрытых мехом. Полки ломились от мисок, блюд и всевозможной кухонной утвари; даже кувшинов там было куда больше, чем нужно одной семье.
Набожа взглянула на свои сцепленные пальцы, пытаясь сосредоточиться на мысли о Матери-Земле, что явится нынешней ночью, дабы избавить прогалину от блох, крыс, зерновой моли и всяческих темных фей — нечисти слишком мелкой и слишком шустрой, а оттого неуловимой взглядом, что выдаивает молоко из овечьих сосцов и похищает из благословленного женского чрева прорастающее семя. Но Набожа не могла выбросить из головы мысль о том, что мать Молодого Кузнеца и на прогалину за дровами отправлялась нечасто, а уж к подножию Предела за водой из источника не ходила вовсе. И над жерновами, перемалывающими пшеницу, часами не горбилась. Она проводила дни с матерями семейств других мастеровых кланов, чьи сыновья находились в обучении у отцов, дело которых они унаследуют. Хозяйка этого дома сучила пряжу и вела праздные разговоры о превосходстве рябины над медвяным корнем для приготовления черной краски или о пригодности мочи для закрепления цвета.
Наблюдал ли сейчас Молодой Кузнец за Набо-жей, пытаясь уловить мерцание серебра в горловине ее плаща? Пока он ничего не заметит: девушки совершали круг по ходу солнца, не снимая плащей, отягощенные хлебами, сырами и пшеничным пивом. И все же скоро наступит момент, когда участницы празднества сбросят плащи. Незаметно выковыривая грязь из-под ногтей, Набожа размышляла: может, покинуть процессию, тихонько улизнув, а потом снова присоединиться к остальным?
Стоит ли вернуться к себе хижину и втереть в кожу горсть душистой фиалки, маскируя запах немытого тела, а заодно пригладить волосы? Она не хотела показаться Молодому Кузнецу отталкивающей, когда они встанут лицом к лицу, не могла вынести его неодобрения — а оно, безусловно, последует. Небрежность по отношению к его подарку выглядела чудовищным, оскорбительным равнодушием. И все же Набоже хотелось, чтобы Молодой Кузнец думал о ней хорошо. Ей хотелось, чтобы этот сдержанный юноша — который сделал для нее прекрасный амулет, в доме которого в избытке кувшины и шерсть всех цветов, развешанная по балкам, — чтобы он по-прежнему выделял ее среди прочих. И еще хотелось, чтобы Рыжава об этом знала.
Ну и мысли! Особенно в то время, когда Набоже полагалось думать только о Матери-Земле. Набитая душистой фиалкой сума, оставшаяся дома на лежаке, была богатой добычей, пусть даже треть ее принадлежала Матери-Земле. И как раз перед праздником Очищения, перед приходом богини, Набожа беспечно потеряла посвященный ей крест! К тому же, совершая вместе со всеми положенный обход, витала мыслями в облаках вместо того, чтобы думать о Матери-Земле.
Глаза девушки вспыхнули при виде креста, что свисал с потолочной балки, как было принято во всех хижинах на Черном озере. Десяток стеблей тростника, сплетенных в середине в квадрат, образовывали четыре отходящих луча креста: такая форма должна была напоминать болотникам о божественных членах, простирающихся во все стороны света. Набожа опустилась на колени около креста, тронула губы, затем устланный тростником земляной пол. Выбросив из головы глиняные сосуды и тканые занавеси, она устремилась мыслями к Матери-Земле, к обильно ягнящимся маткам, к блеску готовой брызнуть зелени. Грудь Набожи расширилась, обратившись в полную ожиданий пещеру. Она глубоко задышала, и пустота внутри заполнилась растекающимся теплом — так живот заполняется горячей похлебкой в самые стылые, самые голодные дни Зяби. Мать-Земля пришла. Они воззвали — и она пришла к Набоже.
Свое имя девушка снискала давно, после длительного бдения под крестом Матери-Земли, когда ей еще не было и четырех лет. По правде говоря, сама она этого не помнила, но деревенские в избытке обеспечили ее деталями, превратившимися со временем в воспоминания. Яйцо, синее, как небо, одиноко лежащее в грязи. Яйцо, которое она спасла, принесла домой в сложенных лодочкой ладошках и держала в ложбинке, где сходятся бедра, пока стояла на коленях под крестом, прося, чтобы птенец проклюнулся. И наконец в безупречно гладкой скорлупе появилась трещина, затем высунулся розовато-желтый клюв, за ним — оранжево-красное горлышко и темные матовые перья.
После этого не проходило и луны, чтобы девочка не распласталась под крестом. Она просила о мясе — и Старый Кузнец вдруг приносил ее семейству добрый кусок солонины. Просила, чтобы исчезли зудящие волдыри, усеявшие ей живот, — и те подсыхали бурыми корками. Она просила о подарке, который заставит мать снова улыбнуться, — и Арк, сызмальства знавший повадку пчел, добывал истекающие медом соты. Она просила, чтобы ушел страх, — и наступал рассвет; просила дождя — и разверзались небеса. Девочка просила с искренним благоговением и горячо славила Мать-Землю в ответ на полученные дары.
Маленькой Набоже не составляло труда обратиться к богине, как не составляло труда и заметить, что Мать-Земля слышит ее и благоволит столь набожной девочке, избавив их с матушкой от самых тяжких невзгод, выпадавших на долю других.
К окончанию церемонии Набожа уже чувствовала себя более уверенной, готовой к празднеству, словно на ней было новое шерстяное платье, а волосы в свете огня отливали золотом и серебром. Неужто она в самом деле хотела покинуть процессию? Ради чего? Чтобы натереться душистой травкой? Она встретится с Молодым Кузнецом, не обращая внимания на его взгляд, перебегающий с ее грязных ногтей на спутанные пряди. Она честно признается, что потеряла амулет. И когда юноша увидит ее такую, взъерошенную и неопрятную, он возрадуется, что у него нет перед ней никаких обязательств. Ему не придется выносить гнев матери и недоуменные взгляды других молодых мастеров. Тут Набожа задалась вопросом, что же сподвигло Арка собрать ростки фиалок, отнести их на вершину Предела и засадить для нее восхитительную поляну, и внезапно ей подумалось, что Арка ее потрепанный вид не напугал бы. Изо дня в день он трудился рядом с ней в полях Вождя, правителя их племени. Они вместе возделывали землю в бесконечной ледяной мороси, и Арку случалось видеть ее с покрасневшим сопливым носом и хмурым застывшим лицом.
Девушки расселись на скамьях вокруг очага и посолонь стали передавать друг другу кубок с пшеничным пивом. Каждая по очереди торжественно отпивала глоток. Потом они приступили к филею, неторопливо смакуя сладкие соки. Набожа проглотила свою долю мяса и ячменя, почти не ощутив вкуса. Она забыла о грязи под ногтями и даже не дрогнула, снимая плащ и открывая на всеобщее обозрение неопрятное платье. Молодой Кузнец и его сородичи ушли, чтобы девушки могли попировать в своем кругу, однако Набожа знала: он вернется и увидит, что у нее на шее нет креста. Ну и ладно. Великая богиня теперь с ней. Сейчас Набожа чувствовала лишь праведность, великодушие и покой. Ей хотелось разгрести свежий тростник, лечь на землю и щекой, ладонями, сердцем прижаться к богине. Но, видимо, нужно оставаться недвижимой и молчать, чтобы сберечь это ощущение, — и тогда Мать-Земля пребудет с нею.
Скоро, как и ожидалось, юноши забарабанили в закрытую дверь. Смеясь и оглаживая платья, девушки закричали: «Мы еще не всё съели!», ибо, согласно традиции, им полагалось завершить пир, прежде чем впускать юношей. Девушки расшумелись, громко перекрикиваясь и дразня ожидающих снаружи парней.
— Хочешь еще окорока? — крикнула Рыжава.
В такую ночь Хмара не могла не ответить: