Глава двадцать девятая

Начало весны 1912 года

Юлия с досадой швырнула перо, разорвала лист бумаги и бросила его на пол. Десятый, двадцатый по счету? В голове сияла чистота, слабость во всем теле и легкая дурнота не давали покоя. Стало быть, нынче опять ничего не выйдет, не напишется ни строчки. Она встала из-за стола и, потирая поясницу, прошлась по комнате. Надо еще раз восстановить в памяти весь вчерашний разговор с Эмилем, когда они пытались нащупать нить нового сюжета. Да, да… вот именно… так… это сюда… а здесь так… нет, не идет! Вчера казалось все таким ясным, гладким, красивым, а нынче словно туман, пелена, слово цепляет за слово, мысли спутываются, как волосы-пакля на голове старой куклы. Ах, да что же это за напасть такая? Неужели и впрямь таланту конец! Неужели правы те газетные злопыхатели, которые трубят на каждом углу, Иноземцева, мол, исписалась, выдохлась. Нынче Иноземцева уж не та! Но ведь подобное уже было, было и прошло! Но тогда Савва подставил плечо, а теперь он только будет рад, что она оставит писательский труд.

Ах, Савва, Савва! Милый мой, дорогой друг! Что же такое началось между нами? Куда улетели простота и легкость, нежная трепетность, понимание? Дыхание как одно целое, чувство абсолютного единения? Почему, чем дальше по непростой дороге семейной жизни, тем тяжелее воз? Откуда это отчуждение, непонимание, раздражение, а порой и ненависть?

Юлия ходила по комнате, теребя себя то за волосы, то за рукава, садилась, вскакивала.

Юлия, Юлия! Не обманывай себя! Не было гармонии, не было единения душ! Вспомни о вашем скоропалительном браке! Ты просто на время закрыла глаза, заткнула уши, и чужой, незнакомый, далекий человек вдруг стал твоим мужем, отцом твоих детей. Разве ты действительно любишь его? Разве он действительно часть тебя? О, нет! Нет, не надо сейчас этих ужасных сомнений, будь разумна, Юлия, останови скакуна нехороших мыслей. Что проку от того, что ты скажешь себе, что ошиблась? Разве ты можешь все бросить и уйти в свое творчество? Нет, уже нет, обратной дороги нет!

Разве? Разве нельзя погрузиться в мир иллюзий, в мир созданных тобой же героев? Жить придуманной жизнью, и никакой грубой реальности! Но ведь твои дети – тоже твое творение! Твое и Саввы, не забывай.

Застучало сердце, надо успокоиться, выпить капель, прилечь. Нельзя каждый день бороться с собой. Надо просто принять жизнь такой, какая она есть. Не гневи Бога. Все замечательно. В каждой семье бывают сложности. Все супруги, даже очень любящие, проходят через отчуждение и охлаждение. Надо перетерпеть, пережить.

Вот родится ребенок… Ох, какой ужас!

Как было бы спокойно жить одной в своем мире! Неужто Эмиль прав и я не создана для обычной жизни? И где он, этот Эмиль, почему его еще нет? Ничего в голову не идет!

– Где он? Где Эмиль Эмильевич! – Юлия Соломоновна в величайшем раздражении распахнула дверь, услышав шаги. На пороге стоял муж.

Усилием воли она подавила разочарование, но он успел заметить ее недовольство. И смолчал.

– Увы тебе, жена, это не твой литературный раб. Это другой твой раб, – Савва нежно прикоснулся к ее лбу, в той части, где начиналась кромка волос.

– Как мы сегодня? – он приподнял ее за подбородок и заглянул в глаза. – Какие печальные глазки! Что нас сегодня так расстроило? Опять сюжетов нет?

Савва старался говорить шутливо и мягко, как с больной.

– Нету, – Юлия поникла головой и не стала продолжать разговор. Обычно такие беседы заканчивались скандалом.

– Я теперь в контору. К обеду не жди, дел много, не управлюсь. А завтра намерен ехать в Сестрорецк, Левашов прислал депешу, требуется мое неотложное присутствие.

Видя, что жена встрепенулась при упоминании Сестрорецка, продолжил:

– Я говорил с доктором. Тебе ехать не следует, растрясет в пути. Так что двинусь один. Ну-ну, – Крупенин обнял жену, – не расстраивайся. Я мигом. Туда и обратно! Что передать твоей подруге, купчихе Кутайсовой?