Лето 1908 года

Человеку, прожившему всю жизнь в сером и сыром городе на болотах, где ввысь устремляются только рукотворные купола и шпили, трудно вообразить, что каждое утро в лучах восходящего ослепительного солнца или из тумана и грозовых облаков перед взором неизменно день за днем встают величественные горы. Юлия, как увидала их в первый раз, ахнула, так каждый день и начинала с того, что всматривалась в вершины и дали.

Как-то раз Димитр, который теперь по старости лет редко навещал родной дом, отправляясь обратно к себе в монастырь, предложил Савве и Юлии сопровождать его в этом путешествии. Юлия расстроилась, как оставить Сюську, так она называла девочку. Не беда, скоро нашлась и кормилица, а уж внимательные руки Младены дитя не выпустят!

Лошадь ступала резво знакомой дорогой, шарабан качало из стороны в сторону.

– Юлия, тебя не укачало? – обеспокоился Савва, жена что-то умолкла и не щебечет.

Но Юлия умолкла под водопадом впечатлений. Осталась позади городская и шумная суета Софии, мимо проплывали селения и поля, стада овец и пастухи в высоких шапках, виноградники. Дорога постепенно стала уходить все выше и выше. Лес становился все гуще, таинственней, темней. Однако там, где ветви открывали простор солнечному свету, его жар казался нестерпимым. Юлия укрылась под зонтом и полями шляпы.

– Ничего, скоро мерзнуть будем, – улыбнулся в седую бороду Димитр. – Чем выше, тем холоднее воздух. А ведь есть места в горах, где и летом можно снег застать, да только мы туда не пойдем, нам там делать нечего!

Юлия с удивлением слушала Димитра. Она готова была часами слушать его, да только старый художник был не очень многословен.

– За меня кисть говорит, – смеялся он.

Юлия знала, что Димитр славится как иконописец, и ей страстно хотелось увидать то, о чем с восторгом говорили окружающие.

В пути ночевали в крестьянских домах, где их привечали с почетом и радушием. Дорога вилась все круче, небо становилось ближе, лошадь взбиралась выше. Несколько дней совершенно утомили путешественников, особенно Юлию, не привыкшую к тяготам такого пути. Это вам не купе первого класса! Но усталость с лихвой возместилась новыми впечатлениями. Горы невыразимыми громадами вставали вокруг, таинственным холодом пугали ущелья, с хрустальным звоном сбегали вниз ручьи, огромные камни громоздились иногда прямо посреди дороги, теряющейся в траве. Внизу, в долинах, трава уже пожухла за жаркое лето, а тут в прохладе зелено, упругий плющ обвивает стволы. Зреет яркий бордовый кизил, темно-синими ягодами дразнит колючий терновник. Витают непривычные запахи, кричат незнакомые птицы, кто-то стрекочет в зарослях. Лес снова преобразился, стал еще более темным, ветви сдвигались прямо над головой. По сторонам и смотреть страшно, не то что идти. Под вечер, когда солнце падало за склон горы, тотчас же надо было надевать на себя меховую душегрейку, кутаться в теплый платок, потому что прозрачная прохлада быстро становилась нестерпимым холодом для тела, разморенного дневным зноем. Юлия только диву давалась, днем лето, а ночью почти зима!

Как-то раз остановившимся на небольшой привал путешественникам открылась очередная дивная картина величественных вершин.

– Вот ведь, извольте видеть, красота какая! – прищурил глаза Димитр, отчего морщины на его худом лице разбежались веселыми лучиками. – Язычники веровали, что в эдаких местах обитает бог грозы. И невольно в это поверишь, ежели попадешь в грозу в горах. Бывало и мне переживать эдакое, да Господь хранил! А римляне полагали, что именно в этих горах пребывал бог войны Марс. А еще, согласно античным поверьям, в самых неприступных местах этих гор любил слагать свои песни Орфей, оглашавший дивными звуками просторы от Дуная до Эгейского моря! – и он повел вокруг себя широким жестом, точно дарил слушателям и эту дивную природу, и чарующие звуки легендарного певца.

Путь казался бесконечным, как вдруг, точно по сказочному мановению, из теснин и громадин гор показались суровые постройки монастыря. Юлия ахнула от неожиданности. В первый момент ей показалось, что это и не монастырь вовсе, а крепость, так высоки и могучи, неприступны были его стены.

– Это оттого, что многие века монастырь был последним оплотом болгарской души, культуры, языка, веры, письменности. Турки ведь душу-то нашу истребить хотели. А в душе что главное? Вера! Вера православная! – пояснял Димитр, видя удивление спутников. – Вот и уходили, прятались в горах и лесах, неприступных для ненавистных магометан, хранили свои духовные сокровища монахи. И потому не только с дьяволом молитвами воевали. Но и с врагом земным, янычарами погаными. Вот и строились монастыри с бойницами и башнями. Молитва само собой, да еще и стена крепкая не помешает, и ворота неприступные. Так-то вот! Ну, добре дошли! Добро пожаловать!

Седой Димитр легко, как перышко, выбрался из шарабана и подал руку Юлии. Савва широко огляделся и размашисто перекрестился.

– Славно здесь, спокойно! Я бы, как и ты, дядя Димитр, в монахи ушел, коли бы земные дела не держали так крепко.

– Вот насмешил, – отозвалась звонким голосом жена, – не могу представить тебя в монашеском клобуке да в рясе.

Под руку со стариком она двинулась во двор монастыря, Савва вел лошадь под уздцы и смотрел то вслед стройной фигуре жены, то вокруг: на горы, на храм, открывшийся за воротами, на деревянную крытую галерею, соединявшую все монастырские кельи в единый круг бытия. С дороги бы прилечь, отдохнуть, умыться. Но Юлия вся трепещет. Нет, тотчас же надобно увидеть, что там, внутри, на стенах храма, каково это – водить кистью по воле Божией?

Встретился монах, поклонился Димитру, поздоровался и с гостями. Время молитвы прошло, в храме было пусто и тихо. Лишь едва слышно потрескивали несколько свечей у алтаря. Димитр скромно остался стоять у входа, мелко перекрестившись маленькой сухой ручкой. Савва и Юлия вступили под своды храма, подняли головы. Высоко в небесах распростер над ними руки как крылья Спаситель. Строг и светел был его лик. Грозен, но не страшен. Грозен для грешников, для тех, кто боялся веру в душу свою впустить и сделать тем самым ее чистой и вечной. Юлия обомлела, насколько сильным и пронзительным был этот лик. И тут же Богоматерь, с тонкими прекрасными чертами лица. Трепетная, нежная. Но и сильная, готовая защитить всех сирых этого мира, одарить любовью нелюбимых и несчастных. Юлия тотчас же вспомнила о дочери, и сердце у нее зашлось от невыразимой любви.