Извозчик почтительно приблизился к русским господам и, сняв шапку, что-то пробормотал. Савва ответил ему, Юлия поразилась тому, что слышит от мужа чужую речь. Они сели в пролетку. Носильщик укрепил багаж, и тронулись.

– Как все переменилось! – восклицал Крупенин, разглядывая дома и улицы. – Как все чудесным образом переменилось! Сколько стало благообразия, чистоты. Совершенно европейский город. Ты не находишь?

Юлия кивнула головой, хотя после роскоши Петербурга восторги мужа казались ей смешными. Но, разумеется, она не подала и виду. Извозчик, чтобы угодить русским господам, подвез их в центре города к новой достопримечательности, появившейся совсем недавно. То был памятник царю-освободителю, императору Александру Второму. У подножия памятника были сложены цветочные венки. О софийских торжествах по случаю открытия памятника и участии русской делегации Крупенин внимательно читал в «Правительственном вестнике». Как жаль, что отец не дожил, ведь среди почетных гостей было много его соратников!

Савва Нилович вышел из пролетки. Постоял, поклонился и перекрестился. Юлия следила за ним с возрастающим интересом. Крупенин все больше оказывался совсем не таким, как она поначалу себе нарисовала.

Тронулись дальше, и тут же, неподалеку, обнаружилось огромное строительство. Савва приказал остановиться и снова поспешно выпрыгнул на землю.

– Господи ты боже мой! Храм! Александр Невский! – он снова истово перекрестился и с сияющим лицом обернулся к Юлии: – Вот, милая моя Юлия! Отец мой тут старался для пользы славянской, и я помаленьку вношу свою лепту. Нынче пароходом из Одессы мрамор плывет, купленный за мой счет, да утварь церковная, ткани для занавесей. Ты посмотри, как он прекрасен, как величественен будет! Хоть бы дожить до того мига, когда будет можно там помолиться!

Юлия, приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы солнце не било в глаза, всматривалась в величественную постройку. Византией повеяло! Однако по всему было видно, что конец строительства еще не скоро. Савва потоптался вокруг и вернулся обратно, совершенно окрыленный.

Но вот, наконец, и родной дом. Добротный, старый, в три этажа, второй нависает над первым. Балкон и крытая терраса с деревянной резной решеткой. Юлия с интересом и опаской всматривалась в огромный двор, красную нарядную черепицу, виноград, вьющийся по всему двору, пышные розы и… женщину, которая словно выросла из-под земли. Невысокая, худенькая, на голове платок, поверх длинной темной юбки повязан яркий полосатый передник. Савва тихо охнул, широко шагнул, подхватил женщину и сжал в объятиях.

– Матушка!

Когда Младена оторвала лицо от груди сына, она протянула руки к Юлии:

– Добро пожаловать, дитя мое!

Юлия, одиноко стоявшая в сторонке, почувствовала, как в сердце ее запела песня, пролилось тепло. Она поняла в один миг, что эта незнакомая женщина станет для нее не просто свекровью, а воистину родной душой.

Неделя летела за неделей, месяц за месяцем. Юлия привыкала жить иной жизнью. Теперь она – не известная всему Петербургу сочинительница модных романов, а просто жена, невестка в большой патриархальной семье. Да еще в нерусской семье, хоть и православной, а все ж незнакомой и пока чужой. Странно ей было поначалу превратиться из себя самой в тень своего мужа, потому что в доме было только одно солнце, главная радость – это ненаглядный Савва. Но Юлия быстро поняла, что эта новая роль даже интересна, потому что легче наблюдать, когда ты в темном уголке, а не в центре освещенного круга.

Многое она увидела, многое переболела душой. Истинная семейная любовь, коей она была обделена с детства, явилась ей в своем великолепии. И Юлия питалась этой любовью, точно иссохшая губка, желая наполнить этим безбрежным морем всю свою оставшуюся жизнь. Теперь, именно в этом старом доме, в котором выросли несколько поколений родни мужа, она поняла, что судьба улыбнулась ей в тот миг, когда Крупенин стал ее супругом. Свекровь приняла Юлию как маленькую дочь, несмышленую и неопытную. Но ее забота и советы отчего-то не были ни тягостны, ни назойливы, ни поучительны. Они ничуть не унижали в Юлии ее женского достоинства и положения жены. Вероятно, от того, что сама Юлия просто растворилась в новой своей ипостаси, раскрыла душу и глаза и готова была слиться с новой жизнью совершенно. Младена же приняла невестку сразу, тотчас же, в тот же миг, как увидела во дворе дома. Если Савва, ее разумный мальчик со светлой головой и чистой душой, избрал эту женщину, значит, тому и быть, она станет ей дочерью, что бы ни случилось.

Молодым отвели две просторные комнаты на верхнем этаже дома. Светлые, устланные домоткаными полосатыми половиками. Юлии все было в диковину. Тяжелые резные двери с медными ручками. Стены в гостиной, украшенные, опять же, искусно выполненными деревянными панелями. Вышитые скатерти и занавеси, кружевные салфетки с затейливыми узорами. Глиняная расписная утварь на полках. Одежда, незнакомая еда. Простая, незатейливая. Но вкусная! Чушки? Что сие? Ах, сладкий перец! Сирене? Сыр, что ли? Нет, брынза! А сыр? Кошкавал, смешно, господи, как смешно! Мляко, месо, хляб. Ракия? Помилуйте, я не пью, то же водка выходит!

Но главное – язык! Написано вроде как похоже, что по-русски, начнешь читать, да непонятно. Слова вроде похожи, да не разберешь. Гласные словно жесткие, как будто нет мягкости в произношении. Юлия внимательно слушала, запоминала и сама не заметила, как начала понемножку разбирать слова, а потом, путаясь и смеясь, пытаться выразить свою мысль на новом для нее языке. Семейство с восторгом поддержало первые успехи невестки. И уж скоро Юлия не могла вспомнить, когда и где она говорила с мужем или свекровью по-русски или по-болгарски. Даже уже не путалась, где нужно отрицательно качать головой, то по-нашему, по-русски будет «да», а если энергично кивать головой, вздымая подбородок вперед, так это по-болгарски выходит «нет».

Юлия сама себе удивлялась. Она не могла и подумать, что так легко и просто войдет в иной мир, другую семью, чужую страну. И примет это все как свое родное. Петербург вдруг оказался далеким и затянутым дымкой, туманом. Словно его и не существовало вовсе, а был просто мираж прежней жизни. Миражом было писательство, читательский успех, греховный домашний треугольник Соломон, Фаина и Раиса Федоровна, безумный Эмиль Эмильевич с его завиральными идеями об особой предрасположенности судьбы писательницы Иноземцевой… Из болгарского далека, освещенного ярким солнцем, все прежнее существование теперь казалось каким-то неестественным, придуманным, вычурным, неискренним. Словно плохо написанный роман, где нет подлинной жизни, прочувствованных переживаний, а герои ходульны и смешны в своем неправдоподобии. А подлинная жизнь происходила здесь, в этом простом доме, с неспешным размеренным бытом, среди семьи, которая полюбила ее, и не ответить на эту любовь было невозможно.

Савва Нилович с головой ушел в дела русско-болгарского торгового товарищества, магазина текстиля, который открыли в центре столицы, книжной торговли и поставок для строительства храма Александра Невского, помощи библиотеке «Славянская беседа».

А Юлия жила в ожидании неведомого счастья. И оно явилось – это счастье в образе кричащего краснощекого младенца женского полу, окрещенного Сусанной. И мир снова перевернулся, и стал ярче, радостней и прекрасней!