Все эти безрадостные новости Младена и Нил узнавали из писем родни, которые иногда долетали из солнечного края, но не радовали, а только добавляли тоски и печали.
Тоска и печаль напрочь поселилась в душе Младены. Покидая родной дом, она смутно надеялась, что родина мужа встретит ее ласково и с любовью, как и его в свое время. Однако ее ожидало горькое разочарование. Мужнина родня встретила новую родственницу в штыки.
– Стоило ехать за тридевять земель, чтобы подобрать девку-чернавку, цыганку! – неслось злое шипение. – Вон у нас их табором сколько кочует! Неужто русской невесты не нашлось?
Нил, не ожидавший от родни эдакой грубости и непримиримости, оскорбился, решительно порвал все прежние отношения, и Крупенины зажили одиноко и замкнуто. Одно их утешало – их любовь друг к другу и к единственному сыну. В Сестрорецке был куплен большой дом, и там семья проводила все время. Нил продолжал заниматься коммерцией, его прежние связи с Болгарией, несмотря на политические осложнения, оставались. Пошив военной амуниции приносил большие доходы. К тому прибавились интересы на оружейном заводе в Сестрорецке. Дело росло как на дрожжах.
Савва подрастал и скоро превратился в крепкого смышленого юношу, который с младых ногтей вникал в отцовские дела, желая стать ему опорой. Он прекрасно учился в коммерческом училище и быстро стал совершенно взрослым. Младена и ахнуть не успела, как из гуленьки, кудрявой шаловливой куколки, вырос мужчина, под стать ее обожаемому супругу. Она смеялась, прогуливаясь под руку с мужем и сыном, маленькая и хрупкая между двух высоких и крепких мужчин.
Между тем ветры политики подули в другую сторону. В Болгарии потеплело относительно русского присутствия, и российская коммерция снова устремилась на Балканы. Крупенин-старший воспрял духом. Воспряла и Младена, потому что муж заявил ей, что в ближайшее же время они отправляются в Софию! Сколько было радостного волнения, переживаний! И вот уже родные пейзажи, горы, по которым она так скучала. Яркое радостное солнце, высокое небо и море роз с их упоительным запахом! Родной дом, старый, но еще крепкий. И такой же старый, но крепкий отец! Слезы, восторги. Савва оказался в центре всеобщего внимания. Еще бы, русский внук, взрослый, красивый, умница! Юноша не знал, куда деться от смущения и от того, что вокруг звучит болгарская речь, которую он понимал все же не очень хорошо. Прелестные кузины, быстроглазые и веселые, закружили хоровод вокруг него, голова пошла кругом. Но более всего молодого человека поразило то обстоятельство, что любимая матушка чудесным образом преобразилась. Вмиг улетели года. И она снова, просто на глазах помолодела, став чуть ли не вровень со своими молоденькими племянницами. Счастье светилось в ее глазах, она снова летала, порхала, парила! Воздух родины, отчего дома вливался в нее живительными струями, растапливая холод и лед далекого чуждого Петербурга.
Васил Христов только и ждал дорогого зятя, чтобы с ним еще больше расширить дело. Крупенин и Христов вступили в первое русско-болгарское акционерное товарищество, открыли магазин, а также торговлю русскими книгами, особенно духовного содержания. Димитр к тому времени уже не жил с братом. По большей части он все свое время проводил в монастырях, где с упоением трудился над церковными заказами.
София в ту пору уже преобразилась и стремительно становилась европейским городом. Электрическое освещение, железная дорога, университет. Особенно тронуло душу бывшего отставного русского полковника то, что болгары создали комитет по сбору средств на строительство храма-памятника «Святой Александр Невский», в память о той крови, которую Россия пролила за братьев-славян в войне с турками. Он немедля пожелал сделать взнос и содействовать комитету.
Человек предполагает, Бог располагает. Мы не знаем того, что случится с нами через миг.
Семейство весело и беззаботно проводило время на прогулке по горе Витоше в окрестностях Софии. Неожиданно Нил Крупенин охнул и уткнулся головой в гриву лошади, на которой ехал верхом. Конь остановился, седок стал крениться и падать на землю. Савва спрыгнул со своего коня и подбежал к отцу, желая помочь, но, к ужасу своему, понял, что никакая помощь уже не понадобится.
После похорон отца Савва Крупенин в одночасье превратился в наследника большого и непростого дела и в России, и в Болгарии. Надо было спешно возвращаться домой, чтобы вступить в права, иначе алчная родня разорвет все на куски и пустит по ветру. Незадолго до отъезда он как-то поздно вечером все вышагивал по двору, выложенному камнем, и о чем-то сосредоточенно думал. Несколько раз выходил дед Васил и, сокрушаясь, звал внука в дом. Было холодно и ветрено, как на душе, накрапывал дождь. Когда стемнело, из дверей показалась Младена, сгорбленная, закутанная в полосатый платок. Она не походила сама на себя. Нил ушел и забрал с собой ее душу.
Сын и мать долго молча плакали, обнявшись. Наконец, кое-как успокоившись, Савва заявил матери, что желает предложить ей остаться тут, в Софии, у своей родни и около могилы мужа. Он вернется в Петербург один. Младена долго смотрела на сына, потом вздохнула глубоко и спокойно, перекрестила его и побрела.
В Россию Савва Крупенин вернулся в одиночестве, и началась совсем другая жизнь.
Глава семнадцатая
Осень 1907 года – зима 1908 года
О том, что в крови Крупенина течет болгарская кровь, Юлия Соломоновна узнала еще до их скоропалительной женитьбы. Как-то в незатейливом разговоре она ласково упрекнула его в том, что он ничего никогда не рассказывает о своей семье. И Крупенин поведал Юлии о родителях, об их любви, о войне, которая их свела, о далекой стране, где он родился, чем невероятно поразил собеседницу. Та потом не раз придирчиво всматривалась в Савву Ниловича, пытаясь угадать в нем чужеродные, нерусские черты. Ну что болгарского в аккуратной русой бороде и внимательных серых глазах?
Став женой, Юлия поняла, что Савва все же иной, чем прочие мужчины, но в чем отличие, она не могла точно объяснить себе. Но все-таки нечто неуловимое присутствовало в том, как он говорил, держал себя на людях, относился к ней и их дому. Эдакое очарование, легкий привкус чего-то незнакомого. Особенно это чувствовалось в большом доме в Сестрорецке, куда молодые супруги наезжали из Петербурга очень часто. Тут царила странная атмосфера, оставленная незнакомой женщиной, привезенной из другого, еще неведомого мира. Юлия не решалась ничего менять в доме матери мужа, боясь причинить ему боль. Тем паче что Младена жива и, быть может, сама соизволит навестить сына и свой петербургский дом. Поэтому Юлия в том доме чувствовала себя скорей гостьей, чем хозяйкой.
После венчания Савва Нилович заявил жене, что им предстоит путешествие в Болгарию, дабы познакомиться с матушкой. К тому же и контракт удачный подвернулся, дело отца продолжалось и крепло. Юлия встрепенулась. Как встретит ее болгарская свекровь? Как примет ее эта незнакомая земля, столь дорогая сердцу мужа?
Поезд сердито гудел и громыхал, приближаясь к перрону. Юлия уже давно не отходила от окна, поражаясь тому, что видела по пути. Непривычные пейзажи, особенно горы, которые обступают Софию, незнакомые лица, странные запахи. Все будоражило воображение и шло в копилку писательницы. Она то и дело бралась за тетрадку, куда спешно заносила путевые впечатления. Поначалу муж дружески шутил над ее записками: не забудь то, не упусти это, а вот-вот, не запамятовала? Но вскоре стих, умолк, оставил жену наедине со своими впечатлениями. Юлия не теребила его, Савва заметно нервничал. Как там матушка? Неужто сильно постарела? Неужто быстрая и веселая Младена превратилась в старуху? Эта мысль казалась ему невыносимой.
– Однако, новый вокзал появился! – изумленно воскликнул Крупенин, вступив на землю своей родины. – Гара, – продолжал он, – гара, по-болгарски, вокзал. Запоминай!