– Когда ты клялся? Кому? Должно быть, это одно из ваших мужских словес, вроде того, когда вы говорите, это лучше всего, но это мое любимое. Никогда не верила ни в клятвы, ни мужчинам, кто дает их. Мне нужно твое слово, что, если я освобожу тебя, ты найдешь моего сына и вернешь его мне. Убей монстра, если должен.

– У тебя солдаты-пехотинцы есть. Почему бы их не послать?

– Посылала. Потому и прошу тебя. Могла бы тебе и приказать. Я же твоя Королева.

– Никакая ты не Королева.

– Здесь я Королева. И когда ветер в этих землях переменится, я буду матерью Короля.

– Короля, какого ты теряла дважды.

– Так найди его мне. Как унять мне твою печаль? Я не в силах. Но я знавала утраты.

– Разве?

– Разумеется.

– Тогда душе моей узнать это приятно. Теперь скажи мне, что я не единственный, кто вернулся домой отыскивать твоего сына, у кого половины головы недостает. Или только руку какого-то еще сына. Или его, дражайшего, с дырой там, где когда-то были у него грудь и живот. Или, может, свисающего с…

– Надо ли нам сравнивать любимых, умерщвленных, и детей, погубленных зверски? Вот тут ты и посуди, лучше ли ты меня?

– Твоему ребенку просто больно сделали.

– Моих других детей умертвил мой братец.

– Будем сравнивать с тем, чтоб ты победительницей вышла?

– Я никогда не говорила, что это состязание.

– Тогда перестань стараться победить.

Он промолчал.

– Ты готов найти твоего Короля?

Он помолчал. Выжидал. Понимал: ей хочется, чтоб он подождал, помолчал, подумал, даже поборолся с самим собой мысленно, а потом пришел к решению.

– Да, – сказал.