Тропа Баканга. Не дорога и даже не путь наезженный, а так, тропа, до того утоптанная колесами, копытами и ногами, что растения на ней расти перестали. По обе стороны лес свистящих колючек издавал призрачную музыку, качая стволы с ветками тоньше моей руки. Тропа шла то по грязи, то по потрескавшейся земле, то по камням, но она тянулась до горизонта и шла дальше. По обеим сторонам желтая трава с пятнами зелени, мелкие деревца округлые, как луна, и деревья повыше с широкой развесистой кроной и плоской верхушкой. Я слышал от Найки, что самые большие и самые толстые боги слишком долго восседали на этих деревьях, потому и верхушки у них такие плоские. Повернувшись, я глянул назад, увидел его беседующим с Аеси и понял, что он ничего не говорил. Я помнил его по другим временам. Тропа эта временами бывала полна животных и шумна, но никто ни на кого не набрасывался, никто никому не мешал. Ни жирафы с ближнего болота, ни зебра, ни антилопа, ни лев, что охотился на зебру и антилопу. Никакого слоновьего грохотанья. Даже никакого шипящего змеиного предостережения.

– В этом месте нет никаких тварей, – сказал я.

– Что-то спугнуло их, – предположил Аеси.

– Вот, значит, и договорились, что он из них, из тварей.

Мы продолжали путь.

– Я раньше уже видывал его таким, – сказал Найка Аеси, говорил он только с ним, но хотел, чтобы и я слышал. – Странные странности запомнились.

Аеси промолчал, а Найка всегда считал молчание знаком, мол, говори дальше. Он рассказывал ему, что Следопыта ничто не заботит, что он никого не любит, зато когда он глубоко ошибается, то все в нем и все, что за этим всем, жаждет одного лишь истребления.

– Раз я видел его таким. И даже не видел, а слышал. Потребность отомстить в нем живым огнем пылала.

– Кто был тот человек, что заставил его искать отмщения? – спросил Аеси.

Я Найку знаю. Знаю, что он остановился, повернулся к собеседнику лицом и, глядя глаза в глаза, выговорил: «Я». Произнес едва ли не с гордостью. Но опять-таки вслед за самыми гнусными гадостями, какие Найка произносил либо делал, всегда звучал голос, каким он, казалось, целовал тебя – много раз и нежно.

– Он убьет этого Сасабонсама – вы его так называете? Убьет его из одного только недовольства. Что эта тварь натворила?

Я ждал, что ответит Аеси, но он промолчал. Солнечный свет скрылся от нас, но стоял все еще день, во всяком случае, близкий к вечеру.

В небе скапливались облака, серые и густые, даром что до сезона дождей еще целая луна оставалась. Еще до глубоких сумерек мы подошли к селению племени, никому из нас не ведомого. Ограда по обе стороны тропы, сделанная из связанных вместе древесных стволов, тянулась на три сотни шагов. Десять и еще восемь хижин, потом еще две, каких я спервоначалу не заметил. Большая часть по левую сторону тропы, всего пять справа, но ничем не отличаются. Хижины сложены из глины с ветками с одним окошком для обзора, некоторые – с двумя. Плотные тростниковые крыши удерживаются лианами. Племя расположило жилища группками по пять-шесть хижин. Возле некоторых хижин виднелись разбросанные тыквы, следы ног и тонкие струйки дыма от впопыхах затушенного огня.

– Где люди-то? – недоумевал Найка.

– Возможно, они крылья твои увидали, – поддел Аеси.

– Или твои волосы, – не остался в долгу Найка.