– Не всякий человек так красив на лицо, как ты. Не всякому дано найти любовь и преданность. Не каждый человек может сказать, что боги благословили его. Есть люди, кого даже боги считают уродами, кому даже боги говорят: оставь надежду для всего рода своего. Она улыбалась мне! Мальчик улыбался мне! Как смеешь ты судить человека за отказ умереть от одиночества. Боги небесные, судите этого человека. Судите содеянное им.

– Нет никаких небес. Можешь покликать богов под землей, – сказал я.

Он заключил сына в объятья и держал, утешая, будто мальчик плакал.

– Бедный торгаш, говоришь, ты так и не дождался поцелуя красивой женщины.

Он взглянул на меня: глаза полны слез, губы трясутся, все в нем говорит о горе.

– Не потому ль ты не переставал убивать их? – сказал я. Горе ушло с его лица, мужичок вернулся на свое место. – И мужчин тоже? Ты выслеживал их. Нет, крови на твоих руках нет. Слишком ты труслив, чтоб самому носить домой собственную добычу, значит, ты других посылал. Те доводили людей до бесчувствия зельем, потому как тебе жертвы нужны были целенькими, чтоб никакого яда в них не было, потому как от яда сердце пятнами исходит. Потом одних ты убивал и продавал их тайным поборникам всяких магий и белой науки. Других ты живыми держал, потому как нога живого мужчины или печень живой женщины на рынке стоят впятеро больше. Может, даже вдесятеро. А как насчет младенца, которого ты только что сторговал молодой ведьме?

– Чего ты хочешь?

– Я ищу человека, что приходит к тебе за сердцами. Сердцами женщин. Ты иногда подсовываешь ему сердца мужчин, думая, что он никогда не узнает. Он знает.

– Какое у тебя с ним дело?

– Не твоего ума дело.

– Я торгую золотым песком, изделиями мастеров речных земель и фруктами с севера. Ничем таким я не торгую.

– Верю тебе. Ты на Малангике живешь потому, что тут тебе плата за жилье подходит. Сколько она составляет: одно сердце каждые девять дней или два?

– Ступай, и пусть десять демонов поимеют тебя.

– На Малангике каждая живая душа на мой зад зарится.

Он вновь уселся во главе стола.

– Оставь меня. Дай похоронить моих жену и ребенка.

– В земле? Разве ты не намерен их посеять? – Я стоял рядом с ним. – Ты знаешь того, о ком я говорю. Тебе известно, что он не человек. Кожа белая, как каолиновая глина, так же, как и плащ его с черной каймой. Ты разок его видел и подумал еще: «Вот те на! У него плащ, как из перьев». Ты подумал, что он красавец. Все они красавцы. Скажи мне, где он обитает.

– Говорю тебе – катись отсю…

Я прижал его руку своей и отрубил ему палец. Он заорал. Слезы ручьями полились у него по щекам. Я взял его за глотку:

– Пойми кое-что, мужичок. Внутри у тебя страх сидит, я знаю. И ты должен бояться птицы-молнии. Он зверюга великих страданий и явится за твоим сердцем, а не то обратит тебя в такое, что ты вовеки покоя знать не будешь.