Стреляться со старушками Василию не довелось ни в этом мире, ни в мире капитана Родионова. Как-то всё больше мирные бабушки попадались.
— Как же не возбраняется, Пётр Аркадьевич? Это дуэль несовершеннолетних.
— Потому она будет без защиты.
— А если я её убью?
Столыпин опять вздохнул:
— Вот это хуже всего, потом не отмоешься от позора.
— А в воздух стрелять?
— Да тоже ничего хорошего. Сам факт выхода с оружием против женщины ляжет пятном на репутацию. Представляете, Василий, вы в полной защите, а она…
— Я тоже могу без защиты.
— А вот это как раз правилами запрещено.
— И что делать? — Василий задумчиво почесал кончик носа. — Пётр Аркадьевич, а если я тоже выставлю замену?
— Как сторона, допустившее оскорбление действием, вы не можете это сделать.
Вася задумался, но нужные мысли в голову не приходили. Конечно, был вариант с раскрытием инкогнито, и тогда дуэль автоматически отменялась — если наследнику графа Бронштейна с некоторыми оговорками ещё можно стреляться с цесаревичем, то любые заместители рылом не вышли. Но этот вариант означал окончание вольной жизни и разрушение каких-то планов отца. Ведь не просто так император не стал возражать против поединка? Хотя мог бы и предупредить…
— Пётр Аркадьевич, а что будет, если я принесу извинения?
Лицо Столыпина сначала исказилось в брезгливой гримасе, а потом закаменело:
— В этом случае, господин Красный, я буду вынужден рекомендовать своей внучке сделать вид, будто она с вами не знакома. Думаю, Михаил Дмитриевич поступит точно так же. А что до извинений, то их обязательно примут.
— И не смогут отказаться? — Красный предпочёл не услышать первые два предложения.
— Не смогут, потому что это записано в правилах и высочайше утверждено.
— Спасибо, Пётр Аркадьевич, вы мне очень помогли, — Василий поклонился Столыпину и направился к распорядителю дуэли, который успешно противостоял напору генерала Бонч-Бруевича. — Михаил Дмитриевич, Вячеслав Михайлович, у меня есть заявление.
— Потом, — отмахнулся генерал. — Сейчас я объясню господину Скрябину всю его неправоту, и тогда…