— Все террористы в Англии.

— Мне бы вашу убеждённость, — Дзержинский грустно и устало улыбнулся. — Но вот вроде бы твой оппонент прибыл?

— До назначенного времени ещё шесть минут, так что опоздания нет.

— И это плохо.

— Почему, Феликс Эдмундович?

— Да потому что не нравится мне эта затея с дуэлью, Василий. Чувствую какую-то опасность, но понять не могу откуда она придёт и к кому. Старый стал, наверное.

— Ну какой же вы старый? Я бы вам больше пятидесяти не дал.

— И не нужно, — коротко рассмеялся Феликс Эдмундович. — У нас после двадцати пяти лет уже вечная каторга, так что… Ну всё, идите к распорядителю на инструктаж, а то ваши секунданты его сейчас побьют.

И правда, распорядитель дуэли министр двора Вячеслав Михайлович Скрябин едва отражал напор наседавших на него Столыпина и Бонч-Бруевича с помощью толстой книги в кожаном переплёте с золотым тиснением. Не в том смысле, что отмахивался ей, вовсе нет. Он тыкал пальцев в раскрытый фолиант, явно стараясь убедить Михаила Дмитриевича и Петра Аркадьевича в своей правоте. Или не в своей, а тех господ в партикулярном, что стояли поодаль с невозмутимым видом.

Вася заинтересовался и прислушался, но из-за шума на стадионе до него долетали лишь обрывки фраз:

— … мать её! И вообще, какого чёрта…

— … параграф семьдесят восемь, пункт одиннадцатый предусматривает…

— … да я (тут неразборчиво) её видел!

— … и не запрещает замену, если…

— … насмешка над здравым смыслом, Вячеслав Михайлович, и потому…

— … имеет силу закона, и никто не вправе…

Тут Столыпин обратил внимание на греющего уши Красного, и сам к нему подошёл. Генерал Бонч-Бруевич оглянулся, и заговорил тише. А Пётр Аркадьевич тяжело вздохнул:

— Так что, Василий, свинью нам подложили.

— Какую свинью?

— Старую, больную и очкастую, - но увидев непонимание, пояснил. — Бронштейны выставили замену, что правилами не возбраняется, но какую замену! Старушку в очках!