Нравственные ценности и основополагающие принципы…
в правовой науке на примере произведений Н.Н. Алексеева (Доклад в Южном федеральном университете. РостовнаДону, 7 июня 2019 г.)
Казалось бы, что нового можно сказать о правовой науке и методах научного познания? Общеизвестно, что задачи теории и истории государства и права – описание окружающей нас действительности, в данном случае социальнополитической, путем использования различных апробированных методов. И на основе полученных данных обобщение исследований.
Нравственную составляющую этих исследований, позволяющую оценить фактический материал истории, предлагает философия права, должная раскрыть сущность тех или иных политикоправовых и социальных явлений.
Задача практикующего правоведа и государственного деятеля – определить те основополагающие принципы права и политики, которые необходимо считаются оптимальными и с точки зрения исторического опыта и нравственной составляющей.
Нельзя, однако, сказать, что состояние правовой науки в наши дни, впрочем, как и ранее, может удовлетворять описанному выше алгоритму действий. Так в первую очередь едва ли можно сказать, что правовая наука одинаково беспристрастна при выборе предмета своего исследования и описываемых исторических фактов. И хотя, как известно, в числе иных юридических дисциплин присутствует всеобщая история государства и права, мы знаем, насколько неадекватно излагаются в ней различные цивилизации. Достаточно напомнить, что Византии – праматери христианской цивилизации, стране, подарившей Европе и другим континентам римское право, практически все политические и правовые идеи, отведено всего несколько страниц, наполненных очень общим описанием «Кодекса Юстиниана» и «Эклоги» императоров Исаврийской династии.
Во-вторых, не философия права предшествует формированию оценочных категорий, а наоборот. В философию права уже изначально вносятся аксиомы, должные получить развитие в ходе научного поиска. Речь, разумеется, идет о так называемых «правах человека» и об общечеловеческих ценностях.
Едва ли в этой аудитории следует напоминать, что источником этих идей стало христианство. Отделить личность об общества, к которому она была прикована в античную эпоху, человека от гражданина, определить круг его свобод, в первую очередь свободу совести – все это стало настоящей культурной и политической революцией в IV веке, когда император св. Константин Великий в 313 г. Миланским эдиктом закрепил правовой принцип свободы совести: «С давних пор считая, что не следует стеснять свободу богопочитания, но, напротив, надо предоставлять уму и воле каждого заниматься Божественными предметами по собственному выбору, мы издали повеление как всем другим, так и христианам хранить свою веру и свое богопочитание»[993].
Опасаясь «ревности не по разуму» некоторых христиан, усмотревших в новых веяниях войну язычеству, св. Константин в 324 г. издал еще один эдикт, в котором обратил внимание на малоценность и непрочность вынужденных насилием обращений в новую веру.
И в те далекие века, и позднее, вплоть до XVII столетия, правовая наука не считала для себя зазорным выводить правовые идеи из христианских нравственных ценностей, имеющих для нее абсолютное значение. Джон Локк, Томас Гоббс, Г. Лейбниц – все они на страницах своих произведений смело апеллировали к Священному Писанию, нисколько не страдая от того, что их могут обвинить в «мракобесии».
Сегодня, однако, картина кардинально изменилась. Правовая наука зашла так далеко в изменении приоритетов – что ценно, а что преходяще, что истина, а что дискуссионно по своей сути, что, захватив старый нравственный багаж, совершенно изменила внутреннее его содержание. Налила вино в старые меха, не задумываясь над тем, не скрывается ли под видом вина уксус и насколько старые меха выдержат такое содержание. В результате христианские политические и правовые институты получили извращенное содержание, не вмещающееся в старые формы.
Например, та же идея свободы совести привела последовательно к отказу от совести вообще. И сегодня не просто разрешают, а культивируют все то, что по христианской традиции считается смертным грехом, содомией, извращением природы человека. Например, безбожие, бисексуальность, однополые «браки», наркотики и т.п. Человек стал считать себя венцом всего и вся, и эта тенденция захватила, разумеется, и правовую науку. Теперь ценна не политическая или социальная свобода человека, а его желания. Высшую ценность отныне приобрели они. Потребление – абсолютная категория свободы, которая из нравственной, правовой и политической сферы очень скоро перетекла в экономическую.
Далее – больше. Все остальные цивилизационные типы современная европейская правовая наука стала рассматривать исключительно сквозь призму этих обновленных «прав», не задумываясь над тем, что предлагаемые рецепты носят в действительности далеко не универсальный характер. И при всей схожести, скажем, мусульманской, еврейской, буддийской цивилизаций было бы едва ли оправданно требование для этих народов строить свою правовую и политическую жизнь на основе секуляризованных идей, интерпретированных из бывших христианских нравственных понятий.
Например, как известно, государства исламской ориентации крайне неодобрительно, скажем так, относятся к требованию Совета Европы легализовать аборты, однополые браки, эвтаназию и т.п. Столь же бессмысленно требовать европейских стандартов от Китая или Японии, совершенно игнорируя их историю, мировоззрение, нравственные ценности этих народов, их политический и правовой опыт. Тем не менее именно это сегодня и происходит. Весь мир меряется одной универсальной линейкой, ценность которой, однако, весьма и весьма условна.
Мы говорим о «правах» и свободах как о самоочевидных категориях. Забывая одновременно с этим, что их содержание менялось неоднократно и порой кардинально в течение 250 лет. Западные исследователи чуть не в один голос заявляют, что сегодня в Европе свобода собственности, еще вчера «священная», представляет собой лишь интерпретированное право пользования. И едва ли сегодняшние королевства Бельгии, Швеции, Нидерландов, Испании, Великобритании сохранили ту идею монархической власти, которая выпестовалась в христианском политическом сознании на протяжении почти 2 тысячелетий.
Международные нормы также уже давно игнорируют право нации на суверенитет. И «Deutschebank» ничтоже сумняшеся арестовывает имущество Венесуэлы – 20 тонн золота, находящегося у него на хранении. Уже несколько десятилетий то или иное государство может быть подвергнуто военным вмешательствам только потому, что там, с точки зрения США, не соблюдаются «права человека» или оно не признано «демократическим». Что, оказывается, можно уничтожить несколько десятков тысяч людей лишь по подозрению в какихлибо действиях, потрясая белым порошком в колбе. И что удивительно: санкционирует эту бойню самый гуманный публичный орган на Земле – Совет Безопасности ООН! И опять же по строго научным основаниям. Ведь правовая наука доказала, что «человеческие ценности» имеют высшую силу! Правда, умолчала, что их наполняют содержанием каждый кому не лень. И торжествует та истина, за спиной которой маячит физическая сила.
Свобода совести сегодня по факту повсеместно ограничивается в пользу свободы не верить вообще ни в кого и ни во что, поскольку лишь тотальный религиозный индифферентизм может отвечать критериям современных правовых ценностей. А смысл их сводится к тому, чтобы не нарушать чужих прав и не оскорблять той или иной нравственности демонстрацией собственных религиозных предпочтений. Стоит ли говорить, что под столь широкий и размытый критерий можно подвести все, что угодно: Крестный ход, открытое возложение на себя крестного знамения, причастие, крестины, отпевание и т.п.
В этой связи, глядя на вакханалию содомии у наших соседей на Западе, так и хочется повторить слова святителя Григория Богослова: «Надобно прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать»[994].
Не обошла своим внимание современных европейских универсалистов и Россия. Сегодня, говоря о праве исповедовать любой культ и придерживаться любой идеологии, нам навязывают совершенно конкретную идеологическую модель, которая не просто закреплена в Конституции, но и в которую нас обязывают аксиоматично верить и исповедовать. Стоит ли удивляться появлению ответной народной реакции, которая спонтанно выражается в духе языческого национализма?
Ну не желает русский народ жить в эпоху развитого европеизма, ну что с этим можно поделать?! Ну не хочет он, как выразился Президент России В. Путин, видеть на своих улицах гейпарады. Да, конечно, было бы нелепо отрицать, что и научное понимание права, и политические идеи у нас развились гораздо бледнее и позднее, чем на Западе. Равно как и богословие, и каноническая наука. Что по уровню правосознания мы заметно уступали и уступаем им. Всякому, кто бывал в Европе, это доказывать не нужно. Но, тем не менее, Россия существует тысячелетие в форме государства. Значит, у нас есть собственные национальные правовые идеи и политические традиции. Более того, Россия существует в качестве христианского государства, и, следовательно, у нас есть тяга и к православным ценностям, сформировавшим публичные идеалы всей христианской цивилизации в целом.