Что может быть более характерным для оценки законодательства с точки зрения религиозных идей? Конечно, брачносемейные отношения. Во-первых, семья всегда являлась ячейкой общества, и нигде более законодательство так не связано религиозным пониманием личности, как здесь. Во-вторых, семья всегда представляет собой наиболее консервативную сферу человеческого бытия: семейные отношения во многом регулируются не только нормами действующего права, но и традициями, обычаями, живущими в народе.
Итак, что гласит наш Семейный кодекс? В первую очередь то, что мужчина и женщина являются равноправными членами семьи; брак возможен только по взаимному согласию лиц[954]. Они имеют общее имущество, подлежащее разделу в случае развода на паритетных началах. Развод супругов возможен, как правило, по общему согласию или по заявлению одного из супругов[955]. А супружеская измена обыкновенно трактуется в качестве аморального поступка, вполне достаточного для расторжения брака.
Признавая святость брачных уз, закон не допускает многоженства[956], а вступление с женой в интимную связь помимо ее воли признает уголовным преступлением (изнасилование), равно как насильственные действия сексуального характера или понуждение к ним[957]. Это все стало возможным только потому, что женщина признана равной мужчине, она тоже личность. Вступление девочек в семейные отношения может повредить ее психическое и физиологическое здоровье, поэтому Семейный кодекс, как правило, не допускает снижение брачного возраста. Лишь в исключительных случаях допускается замужество девушек в 16‑летнем возрасте[958].
Естественно, что этим пониманием женщины и семьи наше законодательство обязано исключительно Православию. Истинная сущность брака заключается в следующих строках Библии: «Вот кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женой: ибо взята от мужа своего. Потому, оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей, и будут одна плоть»[959].
По точному замечанию К.П. Победоносцева (1827—1907), в семье лица состоят между собой во взаимном отношении власти, покровительства, подчинения и верности[960]. По его мнению, идея семьи коренится в «приведении к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человека». «Неудивительно, – писал он, – что идеал брака, очищаясь и возвышаясь в понятиях человечества, получил, наконец, в христианском мире значение таинства. Какое значение ни придавать этому слову таинство, во всяком случае, едва ли кто, верующий в цельное бытие души человеческой и в жизнь духовную, станет отвергать, что в этом союзе… есть тайна глубочайшего и полнейшего духовного и телесного единства»[961]. Еще в Ветхом Завете закон специально акцентирует внимание на личную неприкосновенность женщины, наказывая половое бесчестие в отношении ее смертной казнью[962]. Женщина признается равной в правах с мужчиной во многих ситуациях, в том числе в отправлении религиозных праздников и обрядов, получении образования[963].
Ветхозаветный мудрец увещевает мужей хранить верность своим женам, говоря: «Утешайся женой юности твоей, любезною ланью и прекрасною серной». «Добродетельная жена – венец для мужа своего, приобретенное благо, Божий Дар, цена ее выше жемчугов»[964]. Без преувеличения, аналога «Песни песней» Ветхого Завета, наполненную светом взаимной любви и нежности, мы не встретим ни у одного другого народа в эту историческую эпоху. Этого достаточно, чтобы понять, как высоко оценивается в Законе Божьем счастье подлинной семейной жизни, облаченной в должные формы. При всей власти родителей над своими детьми принуждение к вступлению в брак случалось нечасто. Обыкновенно согласие детей испрашивалось родителями[965]. Как справедливо писал А.П. Лопухин, «такое уважение к свободе личности дочери тем более удивительно, что по древнему обычному праву власть родительская имела громадное значение и при выборе женихом невесты»[966].
Распутство и блуд имели жесткое ограничение в нравственном законе, согласно которому нельзя питать желание к жене ближнего своего[967]. В живущей по Заповедям Божьим семье женщина не могла быть исторгнута мужем по его прихоти[968]. А в некоторых случаях развод вообще не мог иметь места, например, если девушка была соблазнена мужчиной до свадьбы или несправедливо обвинена в отсутствии невинности[969].
В Новом Завете происходит развитие положений, изложенных предварительно в Ветхом. Указывая, что жена дана мужчине для избежания блуда[970], апостол Павел говорит: «Муж, оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнений в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим»[971].
Совсем иная картина открывается нам в традиционном Исламе. Как известно, Коран допускает многоженство, а в некоторых случаях даже и обязывает к нему мужчин, причем возраст невесты колеблется от 9 до 14 лет. И хотя Мухаммед разрешал в качестве «законных» четыре жены, но это не помешало даже в XX в. одному султану иметь в гареме около 1000 женщин.
Помимо этого, Ислам разрешает так называемые «временные браки», заключаемые мужчиной и женщиной на определенный срок. Они были введены для удовлетворения половых потребностей мужчин на время его длительных отсутствий дома. И хотя некоторые ученые разделяют временные браки и проституцию, но нельзя не отметить, во-первых, кардинальное расхождение взглядов на блуд и прелюбодеяние в Исламе и христианстве. Во-вторых, различия между «временной женой» и проституткой носят крайне условный характер. То, что со временем семейные отношения между мусульманами в России эволюционируют по европейскому образцу, следует отнести, конечно же, к сильнейшему воздействию на мусульманское общество христианства.
Теперь представим себе, что наше законодательство вдруг утратило первоначальную духовную традицию и стало допускать возможность как моногамных браков, так и полигамных и даже временных. Тутто и возникнет самое интересное. Каким законом все это «гуманоидное многообразие» регулировать, какие принципы класть в основу? – невольно напрашивается вопрос. За что наказывать, а за что хвалить? Как быть с кровной местью, которая по нашему законодательству является уголовным преступлением, зато в некоторых конфессиях широко распространена и выглядит доблестью?
Но Ислам – это еще далеко не все, если мы вспомним о многонациональном и многоконфессиальном составе нашей Родины. Ведь не остались еще охваченными приверженцы иных культов, сектанты, некоторые из которых признают сам факт деторождения грехом и без всяких угрызений совести закапывающие живыми своих новорожденных детей (например, некоторые из наших так называемых «старообрядцев»). Нам скажут, что это все равно преступление, поскольку гибнет человек. Но, позвольте, а как же аборты, которые являются тем же убийством малыша, уже наделенного Господом душей и жизнью? До поры до времени и они были строжайше запрещены в христианских странах, а сейчас аборт, как говорят, является одним из величайших достижений XX в., позволяющим «реализовать права женщин на самоопределение».
Легко понять, что при таких условиях никакое организованное человеческое общежитие становится совершенно невозможным. «Исключив» для себя Бога, гражданин светского государства переходит в такую стадию анархии бытия, по сравнению с которой все предыдущие революции кажутся лишь детской игрой в солдатики.
IV. Перспективы и альтернативы
Что бы ни говорили о родоначальниках либерализма и демократизма, но они были большими реалистами, чем их современные сторонники светского государства. Борясь с духовной гегемонией христианства, они, повидимому, отдавали себе отчет в том, что в ситуации, где каждый может веровать во что угодно, никакое государство функционировать оказывается просто не в состоянии. Поэтому они «лишь» пытались заменить христианство какойто другой религией, более «человечной», отдавая себе отчет в том, какими способами это придется делать.
Четко следуя той мысли, что все религии «выдуманные», родоначальники либерализма не раз пытались выдумать и закрепить в практике новую «религию», отвечающую, на их взгляд, требованиям универсальности и позволяющую удовлетворить все духовные потребности. Предлагал создать новую государственную религию еще и Ж.Ж. Руссо, для которого весь смысл новой «гражданской религии» заключался в восстановлении нарушенного христианством (?) древнего единства духовного и светского порядка[972].
Печально знаменитый швейцарец справедливо полагал, что без духовной основы государство существовать не может и, как истинный демократ, предлагал некий компромиссный вариант: государственная религия должна быть обязательной, но помимо нее может существовать еще и «личная религия». Так сказать, и тоталитаризм, и демократизм одновременно. «Знатный революционер» М. Робеспьер вполне реализовал его мечты, создав новый культ во времена Французской революции. Неудовлетворенный только ролью народного законодателя, он решил стать также священнослужителем и пророком. Как председатель Конвента, он заставил признать декретом существование Высшего Существа и факт бессмертия души, что было объявлено революционной религией. Сам он облачался для торжественных случаев в специальные одежды и восседал на троне как жрец[973].
И у Монтескье, и у Вольтера также возобладал дух гражданской религии, которую следовало поддерживать всеми доступными средствами[974]. Для родоначальника позитивизма О. Конта также был возможен только один культ – человечества, почитаемого как Высшее Существо. Примечательно, что следить за соблюдением этого культа в его идеальном государстве поручалось группе философовэнциклопедистов, а его несоблюдение каралось принудительными мерами и общественными порицаниями, заканчивая ссылкой виновного лица[975]. В советское время неким аналогом религии выступал «Моральный кодекс строителя коммунизма». Так что у современной доктрины светского государства есть «замечательные» предшественники.
Объединял их всех не только скептицизм, мягко говоря, к христианству, но и понимание того, что любая религия, навязанная обществу, чуждая ему, может держаться только за счет тоталитарных методов. В этой связи соблюдение новой «религии» возлагалось предшественниками наших «гуманоидов» не на свободную совесть человека, как можно было бы рассчитывать, а на политические институты, должные поддерживать определенное состояние религиозной политкорректности.
Но выдуманная религия будет нежизнеспособна, как, например, «общечеловеческие ценности», и тоталитарными средствами будут закреплять своей успех вполне органичные культы, чуждые Православию и не удовлетворяющие христианское население нашего государства. Никакой идейной преграды общество, лишенное своих религиозных устоев, уже противопоставить духовным захватчикам не может. И их религия будет постепенно проникать во все сферы общественной и политической деятельности.