Поехал Бунов отдыхать к родственнику в Симферополь. Солнце, море. Зелени, фруктов разных — завались. Ну после севера Бунов и разомлел. Родственник говорит — оставайтесь, чего там в вашей тайге еще: денег поднакопили, приобрели машину, приоделись. Там у вас — снега, морозы. А тут — теплынь, можно сказать, круглый год, домик построите. Жена Бунова тоже свое слово: «Трое детишек, им же к теплу надо». Бунов махнул рукой. Ладно, везде надо работать. Трудом его не испугаешь. Пошли на стройку, дело вроде сладилось. А отпуск между тем на исходе, и чем дальше, тем чаще вспоминает Бунов про свою Максаковку и не просто там — дом, лес, запань. А все по делу. «Приеду, — думает, — и так дело поставлю в гараже: вывозку кончили, пусть механик запишет, кому какие запчасти нужны. И как только на ремонт — что б все было под рукой. Завгару так и скажу...» И тут Бунов спохватывается: как же это я теперь скажу?
Прямо затмение какое-то нашло на Бунова. Проснется утром, а солнце не радует: очень жаркое солнце. А тут еще случай. Пошли к начальнику стройки для окончательного уговора. Толковали о том, о сем, Бунов ему: «У меня, между прочим, четырнадцать благодарностей в трудовой книжке». Тот в ответ: «На благодарности мне начихать. Главное, чтоб ты вкалывал как надо!» Тут Бунов взвился, сыграла в нем рабочая гордость. Как это начихать, если за каждой столько сделанных хороших дел! Вернулся к жене, говорит: «Собирайся, домой едем», «А море!» «Черт с ним, с морем, жили без него и дальше проживем. Не в нем суть». «А в чем?» — спрашивает жена. Бунов смотрит на нее и не знает, что ответить. Не скажет же он, что дело в рабочей гордости. Очень слова уж высокие, как на торжественном собрании. Только — нет-нет да и вспомнится ему Алексей Паршуков с его неизменным: «А тут кто останется?».
— Ну и потом вот что еще, — продолжает рассказывать Бунов. — Назначили меня бригадиром на сплотке. Это уже, когда вывозка древесины кончилась. В бригаде не то, что в экипаже: тут до ста человек, народ все разный. Ну, первый год, честно говоря, «не приняли» меня. Хотя старался, выкладывался. Ну, не приняли понятно почему: молодой, неопытный, а от бригадира, как дело поставит, зависит заработок. Ладно, работаю, присматриваюсь. Первый год дали мы двести тридцать девять тысяч кубометров, а на другой год триста с лишним. Улавливаете? И потянулись ко мне те, кто раньше ушел. До сплава еще далеко, а они уже договариваются. Обещал взять... Они же на меня надеются...
У деревянного некрашеного дома Бунов останавливает машину. Сменщик выходит с маленьким чемоданчиком в руке.
— Порядок? — спрашивает. Бунов отвечает:
— У Сапун-горы будь поосторожней: садится ледянка.
...В тот день было партийное собрание, на котором обсуждался вопрос о предстоящем весеннем сплаве древесины. Бунов выступал на этом собрании. Ожидалась большая вода.
«Байга»
Он потерся небритой щекой о жесткий воротник негнущейся робы, переспросил еще раз:
— Абдрахманову, значит, присудили первое место?
— Первое.
— Так...
— У него ж почти две тысячи тонн нефти сверх плана.
— У нас тоже сверх плана.
— И все же меньше.
— Но сверх плана, — стоял на своем Искандер. Саин махнул рукой:
— При чем тут это? Илхасова надо было вызывать на соревнование, и тогда б мы были первыми.
— Первая премия — хорошо. Портрет опять же.
Не замечая иронии, Саин продолжал: