— Слабо работа воспитателей поставлена в цехе — вот и рвется народ.

А мастер стоял на своем: дать надо жилье. Он пробил-таки свое дело. И Лишанков остался...

В одну из наших встреч, когда я спросил Богомолова: почему тот горой стоял за Лишанкова, он стал размышлять:

—...Прицепимся иной раз: вот учеба, вот образовательный уровень. Верно, конечно, это. Но, ей-богу, главное сегодня — это совестливость в человеке. Ей-богу, это больше надо ценить. А вы как думаете?

Богомолов смотрит на меня добрыми серыми глазами.

Но мы забежали вперед...

Пришла пора Богомолову прощаться со старым многолюдным двором. Дали квартиру буквально в соседнем с заводом доме. Тут оба сына выросли — Сашка и Алешка. А так как отец на заводе, мать тоже — вся жизнь с заводом. После восьмилетки захотели на завод. «Вот те и инженеры», — вспомнил Богомолов давний разговор с Калинычем. Правда, открытого разговора о том, кто кем будет, как-то раньше не случалось.

— Может, учиться надоело? — забеспокоился отец.

— Учиться в вечернюю пойдем.

— Работа на заводе, сами видели, — осторожно предупредил отец.

— Не хуже других, — сказал Саша. Он был построптивее.

А первого сентября сел с ними за соседнюю парту в одном и том же восьмом классе отец. Сидел весь красный от смущения и волнения. Жене так объяснил это дело:

— Подучиться не мешает малость. Ребята сейчас на участок приходят ведь с образованием, а я старший мастер. Да и за своими догляд будет.

Так они жили. Сидели за одной партой. Отец — рядом. В цехе станки братьев стояли рядом. По соседству — мастерская конторка отца. В один и тот же день их принимали в партию. Я спросил Богомолова:

— Вы им посоветовали в партию вступить?

— Нет, зачем же. Это очень личное дело... Так же, как, скажем, шумят иной раз не в меру: династия, традиции. Не надо шума. От этого хорошие слова стираются. Надо, чтоб дух жил, а вот это уже дело долгое и трудное...

С каким подчас обостренным интересом вглядываемся мы в потомков великого человека. Что они переняли, что передалось им от него — только ли черточки внешнего облика, а дух, а характер, привычки, увлечения сердца? Я не видел деда Богомоловых даже на фотографии — ее не сохранилось — я знал о нем только по рассказам людей. Он живет в памяти, в рассказах, в летописи завода, как знаменитый котельщик. Так что же переняли его потомки, что в них осталось от того далекого девятьсот пятого? А так надо, чтоб осталось.

Опять, как четверть века назад, зазвенела в цехе фамилия Богомоловых. Теперь это тоже были братья. Вот как судьба повернулась. Они соревновались, и за их состязанием следили с вниманием. Было тут и чисто человеческое любопытство: братья-близнецы — как же в них уживается соперничество? Ничего, уживалось. До седьмого пота работали. Плохим вообще нельзя было выглядеть: рядом отец, старший мастер, по соседству мать — одна из лучших работниц на сборке.

Саша вырвался вперед, пошел дальше. Сразу после армии он работал рядом с опытным Владимиром Петровичем Поляковым (кстати, одним из отцовских учеников). Поляков сделает за смену, скажем, сто втулок, а Саша подналяжет и даст все сто десять. И мастерство, и упорство сыновья переняли у отца. Саша в то время был комсомольским активистом, членом горкома комсомола. Уж очень хотелось, откровенно говоря, отличиться, показать себя, оправдать доверие. Он тогда выступил с почином: «Норма передового рабочего — норма каждого комсомольца». И почин этот подхватили на заводе, и много было от него пользы производству.

— Рад был небось за тебя отец? — спрашивал я Сашу.