— К чему это? Не поможет.
— Выходит, так и оставить?
— Сколько телеграмм посылали.
— И как теперь?
— Да никак.
Она прямо задохнулась от возмущения.
— Ничего себе. — И повернувшись ко мне, горячо стала говорить: — Поставщики, они такие же люди, как и мы!
Она безмерно верит в людей, в их порядочность, их совестливость, честное, как у нее самой, отношение к делу. А без этой веры как же? Никак нельзя.
У нее такая черта: говорит о чем-то, рассказывает, и вдруг без перехода — о другом. И это другое, хоть и не имеющее никакого отношения к теме разговора, как правило, — важная мысль, которую, судя по всему, она вынашивала где-то глубоко в себе, но сочла нужным высказать ее именно сейчас. Когда мы вышли из парткома и, дожидаясь машины, собрались ехать в город, она сказала:
— Я вот о чем. Мы ведь были когда-то сами по себе: завод имени Куйбышева. Звучало. Своя история, свои традиции. И всегда мы шли первыми и этим гордились. Но время идет, новое создается. — Она улыбнулась, глядя на проходивших мимо девушек. — Вот, люди меняются... На объединения мода пришла. Нас вот тоже кинули в объединение «Химволокно». Говорят, совершенствуем систему управления. Насчет моды я пошутила. Конечно, объединения — проблема назревшая. Но, глядите, что получилось? Мы потонули в этом объединении. Мы у них просто цех. Надеялись на реконструкцию. Сами видели — она нам во как нужна! Для нас — это проблема номер один. Но где там руководству объединения до нас?
Пока мы держимся. В прошлом году единственными в отрасли выполнили план. Но это осталось незамеченным. Вот вам моральный фактор. Люди, они ведь все видят. Хочу я этот вопрос поставить в Минске. Я ведь член ЦК Компартии Белоруссии.
Она сказала это просто, между прочим, как бы говоря: вот это-то обстоятельство поможет поставить и, может быть, даже решить эти очень важные для людей, живущих рядом со мной, вопросы. И если она этого не сделает, она будет очень переживать, как в свое время ее мать, когда из всей семьи она одна только не ходила в школу...
Золото
...И встал из океанской пучины, как в сказке, белый город, весь в пальмах, с громадой старинного собора на берегу, с бухтой, тесно забитой белопарусными яхтами, с розовыми от цветущей магнолии улицами, с древней крепостью на фоне ослепительно синего неба.
— Пальма, — сказал кто-то будничным голосом.
По судовому радио скомандовали: «Палубной команде занять места по швартовому расписанию». Старший рулевой глубже надвинул берет на лоб. Капитан Дробот, русоголовый, сероглазый, прошел на мостик, спросив на ходу:
— Лоцман на борту?
— Поднимается, — доложил старпом.
Не в открытом океане, где не за что уцепиться глазу, а здесь, когда видимы были и маяк, и мол, и суда в порту, особенно ощущалась скорость теплохода: он как на крыльях летел в гавань, и требовалось немалое мастерство, чтобы в этой тесноте среди судов и яхт развернуть эту громаду и точно поставить к причальной стенке.