— Так семена же...

Осенью урожай ждали большой. Создали ударный отряд под начальством опытнейшего механизатора Дьяченко Василия Ивановича. Вместе с секретарем парткома совхоза Лесковым они перед уборкой приехали на ток поглядеть, что и как. К тому времени у Сильверстова уже был «штат»: заместитель Александра Ивановна Дейнека, двое весовщиков, два слесаря по ремонту — Николай Зуб да Михаил Бурдуленко. На зерноочистительных агрегатах Татьяна Раздобуткина с мужем. Сильверстов всех их представил. Обсудили готовность. Все вроде бы в порядке. Федор Захарович поставил вопрос:

— Нужны еще одни весы.

Дьяченко рассердился:

— А где ты раньше был?

Лесков заступился:

— Он докладывал. Это наше упущение.

— Так что будем делать?

— Срочно ставить передвижные.

— Еще один вопрос, — сказал Сильверстов. — Давай, Юрий Григорьевич, у меня в кабинете (это он так свою каморку называет) оборудуем буфет. Сам буду торговать. Шофер приехал! Знаешь, каково в горячую пору?

Потеплевшими черными глазами глядел парторг на этого седого, доброго человека, старого солдата, то и дело заправлявшего за пояс пустой рукав пестрядиновой рубашки.

И грянула жатва. Казалось, будто весь сельскохозяйственный год с его многотрудными хлопотами и заботами спрессовался в эти короткие — длинные дни жатвы. И чего только не было в них: горячий пот и шутка, ругань по делу и без дела, и бессонные ночи, и целые реки зерна.

Ох, как любит до боли эти страдные дни Федор Захарович Сильверстов. Со всех полей, будто реки с гор, стекался к нему на ток урожай, этот многотрудный плод неимоверных усилий людей. Светло стало от золотых хлебных насыпей!

Плывут над тарханкутскими полями белые, подбитые снизу темной опушкой, облака. С усталой земли свезли хлеб в закрома. Он так нам дорог, этот насущный хлеб.

Ходит по опустевшему току, насквозь пронизанному ветрами, худенький человек с голубыми глазами, заглядывает в хранилища, берет в ладонь зерно и думает об одном — как его лучше сберечь до самого последнего зернышка. У кого не болит об этом сердце?