Седые разговоры
Хранитель самого дорогого
С давних-предавних пор запомнилось, как в урожайный год на селе говорили: «Теперь мы с хлебом». И в эти слова вкладывалось понятие о достатке в семье, в хозяйстве. К этому готовились с лета. Тщательно обмазывали глиной закрома, заделывали щели, особой метелкой из гусиного крыла мать смахивала по уголкам самые малые соринки. И потом всю зиму доглядывали, чтоб там было в меру тепло и сухо. Хлеб берегли, как самое дорогое.
Не забыть длинные склады, доверху засыпанные хлебом. Засунешь руку в ворох, закроешь глаза и, перебирая пальцами зерно, всем существом испытываешь ни с чем не сравнимое ощущение, что держишь в руках что-то драгоценное...
Утром самым что ни на есть ранним Сильверстов в продрогшей тишине пешком идет из дома на работу и предвкушает все это — запах зерна, грохот агрегатов, вкус хлеба, голоса людей... Только ничего такого на току уже нет. Все отшумело вместе с жатвой на полях и осталось позади. Злой ветер продувает опустевшие площадки, вырывает из кармана пустой рукав. Сильверстов, стоя на пятачке посреди тока, вдруг вспоминает о том, что он пришел сюда ровно двадцать лет назад в осенний день, после того, как убрали хлеб. Весь ток размещался вот на этом самом пятачке. Тогдашний заведующий током Черемисин, такой же, как он, инвалид на протезе, горько пошутил:
— По нынешним урожаям даже мы с тобой, Федор Захарыч, в три руки да в три ноги разом справимся.
И правда, справлялись. Неласковая тарханкутская степь, насквозь продуваемая ветрами, родила скупо. Пустые были места. Метелили черные бури. Иной весной как задует — все прахом сносит вместе с землей, заново приходится пересевать. А запас семян у кого? У него, Сильверстова, на току, в зернохранилищах. «Золотой запас», — всегда думалось ему. Потому с тех давних пор привык трястись над каждой горстью зерна. Сегодня ток вон как разросся вширь. Добротные хранилища для семян, одних только погрузчиков пять штук. Три зерномета.
Коротки стылые зимние дни в тарханкутской степи. Сухие жесткие ветры гуляют на опустевшем току. Иной раз жена Наталья Васильевна в шутку скажет дома:
— И что там тебя держит, на току? Зерно, оно себе лежит и пусть лежит.
А оно-то и держит возле себя Федора Захаровича. Метель стучит в окна, а тут в просторном хранилище тепло, сухо, светло от зерна. Всякий раз найдет себе занятие Сильверстов. И тепло, и покойно ему возле хлеба. Спросил как-то — не наскучило ли? Все-таки двадцать лет изо дня в день не в городе, не на ферме, не в мастерских — на пустынном току, где кроме сторожа ни одной живой души. Пожал плечами:
— Так хлеб же...
А жизнь между тем не проходит мимо. Года три-четыре назад, когда загорелись в совхозе созданием животноводческих комплексов, — приобрели мощный агрегат для переработки зерноотходов на корма в гранулах. Пока суд да дело — агрегат стоит. Сильверстов в дирекцию:
— Давайте на току смонтируем.
— Это же для комплекса. Все надо по науке.
— Но отходы-то у меня на току пропадают.
— Нарушим цикл.
Сильверстов по простоте своей не знал, что такое цикл, но был уверен в одном: негоже, чтоб такая полезная машина простаивала. Ходил в партком, к директору. Агрегат установили на току, все идет в дело: отходы, зеленка, кукурузные кочерыжки...
В общем-то небогата событиями жизнь заведующего совхозным током, в подчинении которого всего два человека. Тем не менее об одном случае Федор Захарович вспоминает с некоторым смущением. Более того, самокритично утверждает он, если бы стоял до конца на своих позициях, то нанес бы совхозному производству, и родному току немалый вред.
Летом на току затеяли рыть силосную траншею. Сильверстов этому обрадовался. Кукуруза ожидалась добрая, на корм пойдет. Но тут приехал директор совхоза Амельянский. Слух прошел — не будет силосной ямы. Будет сушилка для зерна кукурузы. Сильверстова это задело. Могли бы в курс дела ввести, не последняя же он фигура на току. А потом — как же без силоса? Новая сушилка — это еще бабушка надвое сказала.