– Отец попросил модистку подготовить кузине гардероб к сезону.
Лицо Блайт стало мрачным.
– Полагаю, я должна радоваться, что кто-то занимает его внимание. Если тебе нужны наряды, можешь взять мои. Я больше не ношу подобное, и многие так и останутся висеть в шкафу.
– Блайт…
– Ох, тише, Перси. Я не это имею в виду. Просто теперь мне все велико, и сомневаюсь, что я когда-либо вернусь в прежнюю форму. – С каждым словом ее тон становился менее язвительным. – А теперь расскажи мне о работе. Есть ли какие-то изменения?
Перси крепче сжал руку Блайт, и у Сигны сложилось впечатление, что в этом разговоре брата и сестры крылось нечто большее, выходящее за рамки ее понимания.
– В данный момент дядя едет сюда, чтобы вразумить нашего старика. Но, боюсь, отец считает свое поведение безупречным.
Блайт неодобрительно фыркнула.
– Рано или поздно он прогнется. Ты должен продолжать пытаться.
– Но он непоколебим с того дня, как ты заболела, Блайт…
– А когда именно это случилось? – поспешила спросить Сигна, стараясь не дрогнуть под пристальными взглядами их глаз, с удивлением уставившихся на нее. – Мне просто любопытно. Когда ты заболела?
Блайт притворно ахнула.
– Я
Кто бы за этим ни стоял, он не терял времени даром. Сигна перевела взгляд на горку конфет на прикроватном столике рядом с чашкой чая. Она потянулась и взяла одну, и, стараясь вести себя сдержанно, вгрызлась в шоколад. Сложно сказать, обрадовалась она или расстроилась, когда конфета оказалась совершенно обычной, но все же откусила еще кусочек. Затем взгляд упал на чай, и она потянулась к чашке прежде, чем смогла придумать причину.
Блайт яростно выкрикнула:
– Не
Когда Блайт протянула руку, чтобы забрать изящную фарфоровую чашку, Сигна перехватила ее и сделала робкий глоток. Это был он – едва уловимый вкус ягодной горечи, такой легкий, что человек, не знакомый с белладонной, никогда не распознает его.
Вот он, источник. Именно так кто-то и травит Блайт.
Чашка была еще почти полной, жидкость – холодной.
– И как долго ты его принимаешь?