II декабря получила от директора Гос[ударственного] ленинградского университета профессора К.И. Лукашева пакет, в котором была газета «Ленинградский университет» от 1 декабря 1938 года, посвященная памяти Сергея Мироновича Кирова. В ней же была напечатана небольшая статья «Памяти академика С.В. Лебедева». Кончается статья предложением мне почетного шефства над лабораторией имени Сергея Васильевича Лебедева. Мне было очень приятно сознание, что я тоже как-то буду полезна и связана с лабораторией моего покойного мужа.
В эту зиму была выставка Н.Н. Дубовского[184]. Сорок лет тому назад я пренебрежительно относилась к произведениям этого художника. Махала на них рукой и на выставке проходила мимо. Теперь же я с большим удовольствием просмотрела его выставку. Особенно интересны его этюды. На них видно, с какой любовью, усидчивостью и целеустремленностью изучал природу художник, как он ее любил! Как благоговел! В его искусстве нет обобщения и нет яркой индивидуальности. Из-за этого Н.Н. Дубовского нельзя поставить в разряд первоклассных художников. Но он сейчас ценен для нашей молодежи, так как дает пример необыкновенно искреннего, любящего и правдивого отношения к природе. Этому у него поучиться можно и нужно.
В январе 1939 года открылась выставка Левитана[185]. Как я ее ждала! Это для нас, пейзажистов, большой праздник! Он прекрасен в своих вещах! Замечательный вкус, художественный такт! Его вещи полны чувства, проникнуты любовью к природе, глубоким лиризмом, и нигде никакой слащавости, красивости. Дивный, замечательный мастер.
На открытие собралось много народу. Было тесно и, к сожалению, очень холодно. Кроме того, выставка показывалась при искусственном освещении. Было жаль смотреть при этом такие тонкие по своим живописным гаммам произведения.
Много раз я ходила на выставку учиться и наслаждаться.
В те же дни, в январе, была в филармонии на концерте, который произвел на меня сильное впечатление и до сих пор звучит в моей душе. Дирижировал Гаук. Исполнялась увертюра Моцарта к опере «Волшебная флейта». Она доставила мне наслаждение. Я очень люблю Моцарта. Потом был 5-й концерт Бетховена. Оркестр и рояль. Исполнителем была Юдина — великолепная пианистка с большим чувством и замечательной техникой[186]. Но самое лучшее в концерте был Бах — «Magnificat».
Исполняли его хор певческой капеллы, оркестр, орган и оперные артисты.
Это было прекрасно и проникало до глубины души. Дивно звучал хор, и, когда он сливался с оркестром и органом, получалось нечто величественное и непередаваемое простыми словами. А как бы это все звучало, если бы исполнялось в каком-нибудь готическом соборе с высокими арками, с громадными сводами!
Весь февраль усиленно работала — писала главу «1903–1906 годы» для II тома. Очень было трудно писать, и рукопись подвигалась медленно.
Приезжал в Ленинград Сергей Васильевич Шервинский, мой давнишний и хороший друг. Читал свой превосходный перевод некоторых «Метаморфоз» Овидия Назона. Читал очень хорошо.
«Метаморфозы» Овидия с ранней моей юности были моей любимой книгой. Я имела перевод Фета[187], но его я не любила и предпочитала гимназический подстрочник, где под каждым латинским словом был точный перевод по-русски. В нем отсутствовал стихотворный русский перевод, но при известном усилии и воображении я, читая, имела свободу творить в области родного языка. Эту книгу всюду на лето я брала с собой…
Весною, до отъезда в Тарусу, я часто ездила на Кировские острова. Особенно любила сидеть на берегу большого пруда, в той части острова, которая обращена к Старой Деревне. Здесь остров не так застроен киосками и павильонами, и они не нарушают изумрудную красоту полянок.
Несмотря на раннее время, остров был заполнен детьми, школьниками и молодежью. Везде мелькали легкие фигуры девушек и юношей в трусиках и майках, хотя было еще не так тепло. Радостно было смотреть на оживленные и смеющиеся их физиономии. Какая разница с прежним временем! Физкультура, всевозможный спорт, игры, танцы процветают сейчас, и всегда под наблюдением специальных руководителей. Пруды покрыты лодками. Гребцы из кожи лезут, перегоняя друг друга. На острове устроены специальные пляжи и площадки для метания копья, диска, для игры в футбол, для занятия гимнастикой. Вокруг острова — беговые дорожки. Зимой на острове — конькобежцы, горы для катания и лыжники. Это прекрасно. Все это радует и глаз, и душу.
Сама я сейчас сижу на дуплистом стволе вербы, растущей над самой водой. Ствол ее протянулся почти горизонтально на земле и представляет удобное сиденье. Сижу и наслаждаюсь.
13 мая 1939 года был организован вечер, посвященный памяти Сергея Васильевича, по случаю пятой годовщины со дня его смерти. Вечер этот был устроен в Доме культуры имени М. Горького, что у Нарвских ворот. Концертный зал на 500 человек был полон. Вечер прошел хорошо и устроен был с большим вниманием.
Прекрасный доклад сделал Николай Иванович Смирнов[188]. Он, кроме оценки заслуг Сергея Васильевича и его исключительного значения, как создателя синтетического каучука, в своем докладе дал подробное историческое развитие каучуковой промышленности (с 1884 года, когда впервые получили каучукообразное вещество). Все у него было построено на фактах и на цифрах, и доклад получился серьезно обоснованным. Кроме того, большое достоинство доклада Смирнова еще заключалось в его форме, которая была проста, понятна и вполне доступна всем. Ни на одну минуту внимание к его докладу не ослабевало, и такие далекие к химии люди, как художница Кругликова, художник Белкин, сестра моя Соня и я, прослушали его с величайшим интересом.
Потом сделали доклады академик А. Байков[189], профессор В.Я. Курбатов, Пеков, Якубчик и Корчагин. Всех особенно растрогал Григорий Васильевич Пеков. Он был душевно прост, глубоко искренен и ласков в своем докладе, вспоминая о первых днях знакомства с Сергеем Васильевичем.
Уже несколько недель, как я в Тарусе. В первые же дни посетила могилу художника Борисова-Мусатова. Кладбище расположено на высоком берегу Оки, который крутым обрывом падает вниз. Могила Борисова-Мусатова (гранитный пьедестал и на нем лежащий мальчик)[190] находится почти на самом его краю и рисуется на фоне открытого далекого горизонта с лесами, зеленеющими лугами и бодро текущей Окой. Удивительно хорошо выбрано место покоя. Прекрасный, чарующий художник, который так тонко, с такой грацией наносил на холст свои видения. И так рано умер.
25 июня 1939 года, к своему глубокому горю, будучи в Тарусе, прочла в «Известиях» о смерти Аркадия Александровича Рылова. Еще потеряла друга. Видела я Аркадия Александровича незадолго до моего отъезда, 5 июня, когда я провела у него вечер. Он был уже нездоров. Говорил, что при малейшем движении чувствует жжение в груди. Он смотрел своими большими, добрыми голубыми глазами на собеседника, прижимая к груди свою небольшую худенькую руку.
В лице Аркадия Александровича мы потеряли очень большого художника, чрезвычайно одаренного, искреннего и правдивого.