– Но все же удивительно…
– Перестань. Это твои литературные натяжки. Лучше скажи: похож я на Достоевского? В гриме?
– Похож, только сначала надо привыкнуть.
– Это ничего… К нему вообще надо долго привыкать: все время ошеломляет, – он раскрыл тетрадку и прочел: «Человек есть тайна. Ее надо разгадывать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком», – Анатолий закрыл тетрадь.
– Представляешь, ему было семнадцать лет, когда он написал это – брату, в письме. Семнадцать лет, а уже все про человека понял.
Вот ведь что… С какой личностью дело-то имеем…
«Почтовые» в срок примчали картину. Напряжение работы Анатолий выдержал, но устал так, как никогда раньше не уставал. Когда я приехал на премьеру, то застал его больным – он старался не выходить из дому.
«Парадная» премьера, с представлением группы зрителю и т. д., уже прошла. Я попал в Дом кино на очередной просмотр нового фильма. Но Александр Григорьевич Зархи все же вышел на сцену и сказал о картине несколько пояснительных слов.
– Мне сказали, что Анатолий Солоницын здесь, в зале. Но он человек скромный, поэтому и не вышел сюда, на сцену… Надо ли говорить, как наша группа обязана ему…
Анатолий сидел, сцепив пальцы и опустив голову. И вот в тот момент, когда должен был погаснуть свет, Анатолий вдруг резко встал – как будто в нем внезапно распрямилась стальная пружина.
– Дом кино! – высоко, почти фальцетом выкрикнул он, обращаясь не к случайным посетителям, а к профессиональным людям кино. – Если вы любите Достоевского так, как я… Если вы понимаете, кем он был и кто он есть для России, – глаза его неожиданно заблестели от слез, – и если вам когда-нибудь придется делать фильм о нем, – он выбросил руку вперед, показывая на экран, – постарайтесь это сделать лучше, чем сделали мы!
Он сел, дыша прерывисто, как после марафона.
– Толя, успокойся, ну что ты… Ну зачем ты вскочил?
Свет погас, по экрану пошли титры.
– Не знаю… Тяжело как-то… Я пойду… Буду ждать тебя там, внизу, – и он, согнувшись почти пополам, чтобы никому не мешать, направился к выходу.
Я хотел пойти следом, но стремление посмотреть картину пересилило.
Шел фильм, и мне казалось, что на белом полотне разыгрывается не столько судьба Федора Михайловича, сколько судьба брата, который, чтобы никто об этом не догадался, надел костюм прошлого века, отрастил усы и бороду и назвался писателем. В этом фильме, как ни в каком другом, Анатолий был самим собой – в чувствах, интонациях, жестах… Как будто ничего не играл.
Анну Григорьевну Сниткину в фильме сыграла актриса Евгения Симонова, лауреат Государственной премии СССР. Она рассказала:
«Я познакомилась с ним задолго до того счастливого момента, когда мы встретились на съемочной площадке. Нас подружил Александр Кайдановский, и в ту первую встречу, приглядываясь к Анатолию, поражаясь многим его человеческим качествам, я подумала: “Вот бы когда-нибудь сыграть вместе!” Потом он стал для меня дорогим человеком – таким же, как и мой учитель Катин-Ярцев. И вот, когда я приехала по приглашению Александра Григорьевича Зархи на съемочную площадку фильма о Достоевском, каково же было мое изумление, радость, счастье – я узнаю, что буду играть с Солоницыным и с Катиным-Ярцевым!
Кому неизвестно, что мало на земле рождалось таких женщин, как Анна Григорьевна, – способных на такое самопожертвование, такое служение, такое понимание своего мужа, своей и его судьбы…