Человек, стоявший впереди, явно потерял к нам всякий интерес и даже хмыкнул, когда похвалы в адрес Анатолия оказались в превосходной степени.
– Кто это был? – спросил я брата, когда мы вышли из буфета.
– Да так, режиссер один.
– Нет, тот, что стоял впереди нас.
– Ты разве не узнал? Это же Шукшин. Все никак не могу с ним познакомиться… – Анатолий показал на табличку, прикрепленную к двери одной из комнат студии. Там было написано: «Печки-лавочки».
Много позже, как-то побывав в гостях у Алексея Ванина, постоянного шукшинского актера, Анатолий спросил его:
– Что же Макарыч меня ни разу не пригласил сниматься?
– Он тебя побаивался. Говорил, мол, слишком умный… А вообще-то к тебе он хорошо относился.
Фотография Шукшина стояла у Анатолия на книжной полке, рядом с фотографией еще одного режиссера, которого он очень любил. Это была Лариса Шепитько.
…Многие зрители запомнили Анатолия как раз по роли архитектора Калмыкова. Чувства этих зрителей хорошо выразила наша мама: «Ты там такой хороший, сыночек. Прилично одет, красивый. Жена такая хорошая».
Анатолий смеялся. Он знал, что мама пришла в ужас, когда увидела его в роли фашиста в фильме «Зарубки на память». Что ж, наконец-то угодил вкусу родителей. Вздыхал: новая роль, наверняка, опять не понравится маме…
Клоун Тот, Игнат из шолоховских «Донских рассказов», наш современник Калмыков – какие разные образы, какие разные характеры! Но именно в умении создавать разные характеры, как бы выхваченные из человеческого космоса, и видел Анатолий свой актерский долг, актерский профессионализм.
Любимый город
Анатолий находился в приподнятом состоянии духа. С тихой радостью смотрел он на величественно-торжественные ансамбли Ленинграда в белом кружеве легкого снега, который медленно падал – как с колосников в театре.
тихонько напевал он, чуть иронически улыбаясь над собой.
– Не могу привыкнуть, что стал ленинградцем, – говорил он мне. – Все кажется, что в командировке и завтра надо будет уезжать отсюда. А не хочется… По-моему, нет прекрасней города…
– Никуда ты не уедешь. Вот рванешь пару-тройку ролей, и дадут тебе квартиру в самом центре, вот увидишь.
– Господи, ты так и будешь всю жизнь носить розовые очки. Ну, пошли в общагу?
Его поселили в театральное общежитие. Кроме Толиной семьи, там жили еще двое новобранцев Театра имени Ленсовета.
Каждому было дано по комнате. Но жизнь шла на кухне: здесь обедали, ужинали, мечтали, спорили, и дух искренности, дружбы, надежды на счастье и успех витал над столом, который выдвигался на середину…