Вечером следующего дня в столовой мы встретили Христо.

– Толя! – закричал он. – Сюда, я тебя жду…

Лицо его так и лучилось от радости: он побывал у Шолохова. Рассказывал о встрече, восхищался писателем… Опять долго говорили, потом обменялись адресами и расстались.

Вот так, как будто бы случайно, появлялись у Анатолия друзья. Он завел толстенькую записную книжку, куда вносил адреса и телефоны людей, с которыми подружился. Я не поленился и подсчитал его адресатов: их оказалось более тысячи.

– Печально, но только после очень серьезных потрясений мы начинаем понимать суть вещей, суть жизни, – как-то сказал мне Владимир Шамшурин. – Я не мог предположить, что в Анатолии жила такая громадная любовь к людям – она разрушала пределы, выходила на уровень каких-то непривычных понятий…

В 1980 году, когда я снимал детективную ленту «Тайна записной книжки», где Анатолию была поручена одна из центральных ролей (главарь подпольной шайки Мартын Мартынович), вдруг узнаю, что Толя дал согласие сниматься в короткометражке у выпускника ВГИКа. Я воспринял эту новость с возмущением: как же – я режиссер «Мосфильма», доверил ему главную роль, а тут какой-то вгиковец…

Анатолий мне совершенно спокойно сказал:

– Володя, вспомни, как ты сам начинал, а?

Пришлось лишь развести руками и построить график работы так, чтобы Анатолий мог работать и у нас, и в «Дебюте» (короткометражка «Бумеранг»).

Для Анатолия это был принцип жизни – обязательно помогать начинающим, если к нему обращались с просьбой. Снимался он у начинающего Глеба Панфилова, у начинающего Никиты Михалкова («Свой среди чужих, чужой среди своих»), у многих других режиссеров, которые делали первые шаги – в том числе и в нашей первой картине с Валерием Лонским…

Прошло лето, ударили первые дожди. Почти вся группа улетела в Москву, остались самые необходимые люди для съемки последнего кадра: Игната и друга его ведут на расстрел, мимо поваленных тополей, к обрыву. Они, коммунисты, идут спокойно, чуть наклонив головы. Стоп-кадр останавливает их движение. А потом мы видим мальчишек, голяком забегающих в Дон. Брызги летят от них во все стороны, сверкают, как жемчуг…

Удивительное место нашли для финального кадра режиссеры. Я помню, как Валерий Лонской привез меня на это место поваленных тополей и спросил:

– Ну как?

Я был оглушен.

Почему эти тополя упали? Или их спилили? Нет, следов насилия не было видно, тополя как бы упали сами по себе… Сами по себе? Но почему?

Ответа я не нашел. Не нахожу его и сейчас.

Мимо этих убитых тополей шли к обрыву Игнат и его друг.

Шли спокойно, понимая, что их жизнь отдана правому делу.

И когда я думаю о брате, который ушел из жизни столь рано, я вижу эти поваленные тополя, этот крутой берег Дона и двух людей, которые спокойно идут к обрыву, понимая, что их долг на земле выполнен – до конца.

Конечно, можно было бы еще многое сделать в жизни, но вот они, вскинутые ружья, вот он, обрыв реки. Ничего не поделаешь, надо прощаться с жизнью. Что же может согреть душу, дать ей силу перед смертельной минутой?