Второй дубль. Часовой повернулся нормально, но не на том месте, где нужно.
Третий дубль. Осветитель не вовремя поправил прибор.
Еще дубль. Камера почему-то качнулась…
Раздражение, нервозность нарастали, как бы витали в самом воздухе. Как же тут сосредоточиться? Как думать о жизни и смерти?
Я наблюдал за братом, но не мог понять, что он чувствует сейчас. Скорее всего – усталость. Мне же хотелось одного – чтобы все закончилось. Ясно, что Толя замерз, ясно, что болезнь может вспыхнуть завтра же…
Команда режиссера. Анатолий пошел к плетню. Остановился часовой. Анатолий повернул голову, и глаза его наполнились какой-то просветленной решимостью… Это были совсем не его глаза. Он смотрел на часового недолго, но так, что нельзя ему было запретить попрощаться с сыном.
– Снято! – крикнул в мегафон Владимир Шамшурин.
Я бросился к Анатолию, стал кутать его в бушлат.
– Не торопись, – сказал он. – Как, получилось?
– Да, да, – я подталкивал его к автобусу, совал ему термос с горячим чаем.
Собрались нескоро, хотя все спешили. Но вот, наконец, поехали к станице.
Режиссеры обсуждали план завтрашней съемки. О чем-то шушукались, посмеиваясь, молодые гримерши. Ворчал на своих ассистентов оператор. Толя молчал. Я думал: что же произошло? Почему поведение Анатолия перед камерой оказалось иным, чем во время репетиций, первых дублей? Мне даже показалось, что Толя и сам не предполагал, что так поведет себя во время съемки.
Мне показалось, что взгляд его выразил нечто большее, чем прощание с сыном, чем безмолвный разговор с часовым.
Как же все это происходит? По каким законам?
Автобус бодро ехал по ночной дороге. А черная степь и черная ночь были как сама тайна жизни, и лучи фар освещали только накатанную колею.
Пределы
Утром, направляясь к Дону, я увидел странного человека: он был в шортах, в майке, сплошь исполосованной надписями и увешанной разнообразными значками. Значки украшали и летнюю шляпу – наподобие тех, какие носят наши солдаты, служащие в южных районах страны.
Я поприветствовал незнакомца – больно интересен он был. Не останавливаясь, поглядывая на часы, он попросил проводить его до гостиницы. Объяснил, что совершает пеший переход между Софией и Москвой. В Вешенской у него встреча с Шолоховым. Путешественник оказался болгарским журналистом, который по пути следования дает репортажи в свою газету.
Распрощались до вечера. Я подумал: «М-да… А попадет ли он к Шолохову?»
В тот август Михаил Александрович был очень занят. Самые разнообразные депутации, в том числе и чрезвычайно ответственные, одна за другой прибывали к нему. Молодые режиссеры пообещали взять меня с собой к писателю, но ему было не до кино…