Публицистика

«…Взгляды современных военных уже не те. Общество разделилось: лучшие представители вышли из военного сословия и выбрали другие профессии, тогда как само военное сословие стало заполняться все более низкими и морально устаревшими элементами, что привело к образованию отсталого, грубого и неприятного слоя, в котором оно находится сейчас. Таким образом, чем более человечными, разумными и просвещенными стали взгляды на войну со стороны лучших невоенных людей европейского общества и на все жизненные вопросы, тем более грубыми и абсурдными стали взгляды военных на вопросы жизни, а также на свою профессию и звание…»

Сторонники веротерпимости утверждают, что церковь не должна применять насилие по отношению к тем, кто не согласен с ней, а также к исповедникам других вероисповеданий. Церковь не должна прибегать к насилию! Однако здесь возникает вопрос: каким образом церковь может применять насилие? Христианская церковь, согласно собственному определению, представляет собой установленное Богом сообщество людей, целью которого является передача людям истинной веры, способствующей их спасению как в этом, так и в будущем. Как же такое общество, использующее благодать и проповедь в качестве своих орудий, может желать и действительно осуществлять насилие над теми, кто не принимает ее учения?

«…христианин, чье учение требует смирения, непротивления злу и любви ко всем, даже к врагам, не может быть военным, то есть принадлежать к сословию людей, предназначенных исключительно для убийства себе подобных. Поэтому истинные христиане всегда отказывались и продолжают отказываться от военной службы…»

«…это произошло в августе 1860 года, когда мне пришла в голову первая идея для „Отцов и детей“, повести, благодаря которой прекратилось – и, похоже, навсегда – благосклонное отношение ко мне со стороны русского молодого поколения. Не раз я слышал и читал в критических статьях, что в моих произведениях я „исходил от идеи“ или „развивал идею“; некоторые хвалили меня за это, другие, наоборот, критиковали; и, с моей стороны, я должен признаться, что никогда не пытался „создавать образ“, если у меня не было в качестве исходной точки не идеи, а живого человека, к которому постепенно добавлялись и подходили соответствующие элементы…»

Идея революции в сознании большинства прочно ассоциируется с концепцией свободы. Действительно, что представляет собой революция с точки зрения самого глубокого её анализа, предложенного Марксом? В обществе накапливаются новые силы, движимые экономической стихией, которая порождает новую форму хозяйственной жизни, в то время как верхние слои надстроек, возникшие на основе прежнего экономического уклада, сдерживают эти углубившиеся силы в своих устаревших рамках. На определённой стадии развития происходит неизбежный взрыв, когда сдерживаемые силы современности разрушают вчерашние оковы и обретают свободу…

«…Как это обычно бывает, чем ниже опускается человеческая деятельность, тем больше она отдаляется от своей истинной природы, и тем сильнее возрастает самоуверенность. Это произошло и с наукой нашего времени. Настоящая наука никогда не была оценена современниками, напротив, зачастую она подвергалась гонениям. И это вполне закономерно. Истинная наука указывает людям на их ошибки и открывает новые, непривычные пути жизни. И то и другое вызывает недовольство у правящей части общества…»

«…При написании сочинения, над которым я трудился в течение пяти лет без усталости и с исключительной преданностью, в лучших условиях жизни, мне хотелось в предисловии изложить свой взгляд на него и тем самым предупредить о возможных недоумениях, которые могут возникнуть у читателей. Я надеялся, что читатели не будут искать в моей книге то, что я не хотел или не смог выразить, а обратят внимание именно на то, что я стремился донести, хотя (в силу специфики произведения) не считал нужным подробно останавливаться на этом…»

«…Мы ленивы и не проявляем любопытства, как справедливо заметил Пушкин. Мы почти не заботимся о том, что происходит вокруг. Однако мы напоминаем скупцов, которые, если все же решаются угостить кого-то, бросают деньги в окно и летом топят комнаты; если что-то привлекает наше внимание, мы только об этом и говорим, делимся на группы, горячо спорим, убежденные в своей правоте, а через некоторое время снова погружаемся в наше обычное равнодушие… Мы действительно ленивы и не любопытны, но не равнодушны к своим словам. В этой сфере мы способны перейти в другую крайность и, вероятно, с намерением доказать старой Европе, что мы не отстали от нее, не скупимся на эпитеты: гений, гениальный человек, талант, великий талант, нечто необыкновенное…»

Раскопки алтаря Зевса, одного из самых значительных памятников античного мира, проводились в 1878–1879 годах на территории древнего города Пергама в Мизии (Малой Азии). Фрагменты алтаря были отправлены в Берлин и сначала размещены в Берлинском музее, где проводилась многолетняя тщательная работа по реставрации памятника, а затем перемещены в специально построенное для алтаря Зевса помещение – Пергамон-музей. По всей видимости, Тургенев посетил Берлинский музей на пути в Россию в начале февраля 1880 года. О своих впечатлениях от пергамских горельефов он рассказал сразу после приезда в Петербург в литературном кружке М. М. Стасюлевича на одной из «пятниц» у Я. П. Полонского.

«Одна петербургская журналистка посчитала необходимым воспеть хвалебный гимн петербургским думцам за то, что к ним „случайно пришла хорошая мысль, и они решили принимать в школьные учительницы только незамужних женщин“…»

Существует точное определение направлений ветров в морской практике, основанное на градусах круга и тридцати двух румбах с долями. Однако это знание предназначено для ученых и профессиональных мореходов. У простых рыбаков же на протяжении веков сложились свои особые названия для ветров…

Четыре часа свежего розового утра. Из открытого окна я наблюдаю, как одна из моторных лодок рыбаков отправляется на промысел. Следую за ее движением. Замечаю, как она останавливается, и якорь — огромный камень — шлепается в море через накренившийся борт. Вскоре, медленно двигаясь, рыбаки начинают „сыпать сети“. Поплавок за поплавком аккуратно ложатся на поверхность воды, образуя тонкий четкий пунктир…

Ответ на вопрос о том, что такое право, будет довольно простым и понятным: правом фактически называется для людей, обладающих властью, разрешение, которое они выдают сами себе, заставляя тех, над кем они властвуют, делать то, что выгодно им – властвующим. Для же подвластных правом считается разрешение делать всё то, что им не запрещено.

«…С самого начала июня в воздухе пахло порохом, каждый чувствовал, что решительное столкновение неизбежно; а после свидания делегатов от только что распущенных национальных мастерских с членом временного правительства Мари, который в обращенной к ним речи необдуманно произнес слово „рабы“ (esclaves), принятое ими за упрек и обиду, после этого свидания уже весь вопрос состоял в том – не сколько дней, а сколько часов оставалось до того неизбежного, неотвратимого столкновения? „Est-ce pour aujou-rd'hui?“ (Сегодня, что ли?) – вот какими словами приветствовали знакомые друг друга каждое утро…»

«…мы собрались здесь, чтобы противостоять войне. Войне, то есть тому, ради чего все народы мира, миллионы и миллионы людей, передают в безконтрольное распоряжение нескольких десятков лиц, а порой одного человека, не только миллиарды рублей, талеров, франков, иенов, представляющих значительную часть их трудовых сбережений, но и самих себя, свои жизни. И вот мы, десяток собравшихся с разных концов земли частных лиц, не обладающих особыми преимуществами и, что самое главное, никакой властью над кем бы то ни было, намерены бороться…»

Часто, когда спрашиваешь детей о том, что они выбрали бы из двух несовместимых вариантов, которые им оба очень нравятся, они отвечают: и то, и другое. Что хочешь: кататься или играть дома? И кататься, и играть дома. Аналогичным образом отвечают христианские народы на жизненно важный вопрос: что они предпочитают из двух: патриотизм или мир? Их ответ: и патриотизм, и мир, хотя объединить патриотизм и мир так же невозможно, как одновременно кататься и оставаться дома…

«…Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещеннее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского; станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию…»

Первый перевод этого замечательного романа вышел у нас примерно восемь лет назад – не могу гарантировать точность – в издательстве „Скорпион“, и был выполнен в очень хорошем переводе Полякова. Возможно, широкая публика тогда еще с недоверием относилась к этому издательству с таким амбициозным названием и уникальным направлением, или же это связано с изысканной аристократической индивидуальностью, непринужденной простотой и глубиной, разнообразием настроений и новизной формы, которыми это произведение так насыщено, – но лишь первое издание его перевода расходилось довольно медленно…

«Естественность, но без натурализма. Истина – без реализма. Нежность – без сентиментальности. Теплота – без напыщенности. Ясная грусть – без глобальной печали…»