Александр Амфитеатров

Октябрьская революция 1917 года, устраняя буржуазию, включила в ее число все свободные профессии интеллигентного труда. В итоге, в процессе этого упразднения они понесли гораздо большие потери, чем капиталистическая буржуазия, против которой был объявлен истребительный поход пролетариата. Позвольте сказать больше: если говорить откровенно, только они действительно пострадали. Капиталисты лишь слегка ощутили петербургские страдания, в то время как мы выпили эту чашу до дна…

Вниманию заинтересованной публики предлагается историко-литературоведческое исследование «Дьявол», написанное господином Амфитеатровым на основе основополагающего труда профессора литературы и сравнительного языкознания Туринского университета Артуро Графа (Arturo Graf «Il Diavolo»). Данная версия переработана и значительно дополнена уникальным обзором отечественных литературных источников. Вы сможете самостоятельно ознакомиться с инфернальными свидетельствами от протопопа Аввакума и Феофана Прокоповича до творческого осмысления [описываемой темы] господ Гоголя и Лескова. И не только! Вам предстоит проследить всю историю этого литературного феномена от его зарождения через дихотомию добра и зла до его смерти и забвения. Издание 1911 года получило одобрение Святейшего правительствующего синода как не содержащее ничего противного закону Божию, государственным правилам и благонравию. Для музыкального оформления использован фрагмент арии Мефистофеля из оперы Шарля Гуно «Фауст» (на русском языке), Большой театр СССР, 1948 год. Партию исполняет русский советский оперный певец (бас) Александр Степанович Пирогов (1899-1964), представитель певческой династии Пироговых. Он обладал голосом редкой красоты и выразительности, широким диапазоном и уникальным тембром.

«Вот я и на родине! Хороша моя дорогая Волынь! Тишь, гладь и Божья благодать. Сейчас бродил по парку… Темь, глушь… дорожки густо заросли травою… Скитался, как в лесу: напролом, целиной, сквозь непроглядную заросль сирени, жимолости, розовых кустов, одичавших в шиповнике, барбариса, молодого орешника. Еле продираешься между ними, унося царапины на лице и прорехи на платье. Из-под ног скачут зайцы, над головою звенит тысячеголосый птичий хор. Войдешь в это певучее зеленое царство, и – точно отнят у остального мира. Ступил два шага от нашего ветхого палаца, и его уже закрыл зеленый лиственный полог…»

«…Обратите внимание, что аудитория наших развратных садов и кафешантанов – очень сентиментальна? Действительно, наглядевшись на обнаженные плечи, на вызывающие взгляды, одурев от блеска бриллиантов, от грубоватых фраз и намеков, – она испытывает потребность в реакции, желает, чтобы в её свинском веселье прозвучала хоть какая-то человеческая нота…»

Гражданин Соединенных Штатов Александр Николаевич Чилюк лежал на диване и не мог поверить своим глазам: действительно ли он снова в России, в глухой деревушке своего отца, в том самом доме, откуда двенадцать лет назад отправился в свое бесконечное странствование?..

«Буря, гремящая над нашим отечеством, поставила на повестку дня политического выполнения одну из величайших социальных реформ, если не самую значимую, свидетельствующую о государственной возможности и готовности „отречься от старого мира“, оторваться от устаревших основ буржуазно-полицейского уклада, чтобы перейти на новые устои социалистического строя. Русская революция четвертого сословия решительно выдвинула на передний план вопрос о, так сказать, пятом сословии, присутствующем неизменно во всех странах и государствах, в каждом городе и каждой деревне, – вопрос о женщине, женский вопрос…»

«Было племя, был город, – великое племя, золотой город.Венд был вождем города.Народ, которым он правил, – теперь забытый даже по имени, – жил здесь, между двумя теплыми морями, у подножья невысоких гор, под синим шатром ласкового неба. То был кроткий народ пастухов и земледельцев, не ведавший ни войны, ни междоусобий. Люди мирно обрабатывали поля, выгоняли стада на пастбища и чтили богов. Таинственные незримые существа возвещали мудрым из народа свою волю шелестом дубравы, грохотом горных потоков и течением небесных светил…»

«Мы с знакомым немцем, профессором русского университета в учебной командировке, сидим в одном константинопольском кафе. Скука невыносимая; певицы без голоса, сипящие „дизёзки“, дамский оркестр aus Wien, кто куда, кто по своим делам. В Константинополе вечерами туристу некуда податься: днем очень интересно – по крайней мере, для любителей старины, византийщины и азиатчины, а ночью, если вы избалованы удовольствиями, лучше спать – все равно ничего стоящего не найдете…»

Существует множество школ мифологии. Однако, несмотря на свои принципиально разные опорные точки, практически все они согласны с тем, что народный русский праздник Ивана Купалы, который отмечается в нашей стране повсеместно, „от финских холодных скал до пламенной Колхиды“, 23 июня, в канун церковного праздника Рождества Иоанна Крестителя, представляет собой „культурное переживание“ древнеязыческого торжества в честь летнего солнцестояния. Это праздник середины лета, самых длинных и тёплых дней в году, а также момент, когда солнце начинает свой путь к осени…

«Прочиталъ я два романа. Авторы обоихъ – женщины: г-жи Вербицкая и О. Шапиръ. Произведеніе первой называется „Исторія одной жизни“, второй – „Любовь“. Оба романа имѣли заслуженный успѣхъ, a „Любовь“ уже потребовала второго изданія. Оба романа – хотя и женской руки, но отнюдь не „дамскіе“, въ томъ обидномъ смыслѣ, какъ понимаетъ это колкое словцо насмѣшливая редакціонная и критическая кличка: не праздное или ремесленное рукодѣлье перомъ по бумагѣ о томъ, какъ онъ ее любилъ, она его любила, онъ ее забылъ, она его, ее, себя убила…»Произведение дается в дореформенном алфавите.

Из всех городов Российской империи Петербург является наиболее активным в торговле с Парижем модными изделиями, которые облагаются высокой таможенной пошлиной. Среди всех городов Российской империи Петербург также оказывается наиболее успешным в контрабанде парижских и, в общем, европейских модных товаров. Магазины Петербурга переполнены товарами из парижских модных мастерских, которые никогда не видели глаза и не осязали руки таможенных инспекторов, хотя этот товар добрался до места своей продажи вовсе не в выдолбленных осях экипажей, не под шинами колес, не в двудонных сундуках и двубоких чемоданах, – вообще, без каких-либо хитростей старого чичиковского времени. Нет, его не прятали, везли открыто, без страха, даже представляя на таможенный досмотр…

Конка медленно поднималась в гору по захолустной окраинной улице. Мы с моим другом, художником Краснецовым, направлялись в Богородское, чтобы провести вечер. Вдруг Краснецов остановился и быстро снял цилиндр. – Смотри, смотри! – сказал он, указывая глазами на бедно одетую, простую женщину, которую обгонял вагон. Двое маленьких детей, мальчик и девочка, лет четырех-пяти, держались за ее платье; на левой руке она несла грудного ребенка, а правую использовала, чтобы придерживать узел, перекинутый через спину. Ясно было, что она снова беременна…

Ветхозаветный библейский мир довольно слабо представлен в сказочной фантазии христианских народов. Это, по сути, удивительно: казалось бы, времена чудес, которые пронизывают каждую страницу Пятикнижия, книги Иисуса Навина, книги Судей, Пророков, воинственный эпос книги Царств и Маккавейской, должны были оставить глубокий след в душе дикаря-неофита, когда он заменял простодушную мистику своей первобытной, стихийной мифологии на возвышенную простоту религии Христа, за которой, как основной фон, просвечивала религия Моисея и многовековая таинственная история „избранного“ народа, созданного и управляемого ею…

Вот какую новость выдумал мужик в крыловской басне, когда ему нужно было удивить деревенских политиков совершенно невероятной небылицей. И действительно удивил, так что, пока политики «судили и рядили», мужик, под шумок, – говоря простым и понятным языком российских марксистов, – лишил своих товарищей части питательного блага, которое полагалось им по распределению из общей суммы накопленных богатств страны. То есть, если перевести на простой русский язык, все щи съел…

Это произошло около двадцати лет назад. В жаркий сентябрьский полдень две англичанки, родные сестры, спустились в влажный каменный погреб – начало знаменитых катакомб св. Каллиста. За ними следовал монах-проводник. Сестры посещали катакомбы ежедневно в течение уже месяца. Они были художницами-акварелистками и, с разрешения аббата де-Росси, копировали фрески и надписи, которые еще не были перенесены стараниями археологов в музей христианских древностей Кирхнера…

Как громом поразило меня известие о внезапной смерти Александра Ивановича Чупрова… Есть имена, которые настолько выразительны, что добавление к ним какого-либо профессионального определения не только не проясняет их, но как-то даже затемняет, принижает, умаляет, суживает, почти опошляет их истинное значение. Поэт Пушкин, беллетрист Тургенев, публицист Герцен, профессор истории Грановский странно звучат в ухе русского человека, хотя Пушкин действительно был поэтом, Тургенев – беллетристом (и не любил же он это неуклюжее слово!), Герцен – публицистом, а Грановский – профессором истории…

Бывают дни, когда закат полон притягательной и опасной загадки: уходящее солнце сверкает тоскливо и великолепно, и неудержимо манит тебя к окну – смотреть, не отрываясь, на грустное золото горизонта, на огненные отблески неба, на споры их отражений с белизной и голубизной вод…

«До Рождества – рукой подать. Среди учащейся молодёжи те, кто помоложе – с книжками под мышкой, а те, кто постарше – с лекциями в портфеле, и все спешат по домам, к радостным ёлочным праздникам. Для всех ли это весёлое время? Сегодня – так называемое на школьном условном языке – «разъездное воскресенье», последнее перед святочным отдыхом. Начиная с сегодняшнего дня и до самого сочельника, все поезда, отходящие из Петербурга, будут переполнены спешащей восвояси молодёжью…»

Актриса (входит). Простите… Фельетонист. Чем могу помочь? Актриса. Простите… я беспокою вас, мешала… вы заняты… эти бумаги… Фельетонист. С кем имею удовольствие говорить? Актриса. Мое имя? Но… разве это вам важно? Фельетонист. Тем не менее? Актриса. Мое имя вам ничего не скажет. Софья Ивановна, Ольга Петровна, Надежда Андреевна – это же всего лишь песчинки в степи, капли в море, похожие песчинки и капли, как родные сестры. Вы видите их сотни, тысячи. Разве можно запомнить каждую песчинку и отличить одну каплю от другой?.. Произведение представлено в дореформенном алфавите. Аранжировка с нот Паганини: Спиваков Вадим Геннадьевич