Леонид Андреев

Дикая, необжитая местность. Рассвет. Вооруженные римляне тащат из-за горы похищенных сабинянок — полуодетых красивых женщин. Они сопротивляются, кричат, царапаются; и только одна из них совершенно спокойна и, кажется, спит на руках римлянина, который ее несет. Вскрикивая от боли от новых царапин, похитители спешно сбрасывают женщин в кучу, а сами отскакивают в сторону, едва успевая перевести дух. Визг затихает. Женщины тоже приходят в себя, недоверчиво наблюдая за движениями похитителей, шепчутся, тихо переговариваются…

Командир Красной Армии лейтенант Егор Кузьмин вместе со своими боевыми товарищами оказывается в эпицентре жестоких сражений первого месяца войны. Из полнокровной стрелковой роты остается лишь около десяти человек, и подразделение оказывается глубоко в немецком тылу. Тем не менее, выжившие бойцы продолжают неустанную борьбу с противником и в итоге пробиваются к своим. За доблестное выполнение солдатского долга на самых опасных участках фронта и несгибаемое мужество лейтенанта Кузьмина его назначают командиром разведывательно-диверсионного отряда и доверяют самые сложные и рискованные задания. Во всех боевых операциях Егору придает сил священная ненависть к подлому врагу и воинское братство.

Самые популярные и любимые рассказы о животных С. Аксакова, И. Тургенева, Л. Толстого, К. Ушинского, Н. Лескова, А. Куприна, М. Пришвина, К. Паустовского, Л. Андреева и Ю. Казакова собраны в одной книге. В ней рассказываются разнообразные истории о диких и домашних животных, о наших любимцах и их характерах, их преданности хозяевам, а также о том, в чем они похожи и чем отличаются друг от друга.

Нет ничего более радостного, чем Рождество, когда каждый человек надеется на чудо и на то, что его самые смелые мечты сбудутся! Этот праздник дарит людям надежду и спасение! Тема Рождества не обошла стороной русскую литературу, и вокруг нее появилась целая традиция рождественских и святочных рассказов.

Пронзительная, глубокая и впечатляющая проза Леонида Андреева (1871—1919) – чрезвычайно известного русского писателя начала XX века – погружает читателя в бездны вечных вопросов о жизни и смерти, добре и зле, истине и заблуждении. Проблемы существования, морали, а также соотношения сознательного и бессознательного в человеке освещались автором остро и неоднозначно. Практически каждое произведение, написанное Леонидом Андреевым, становилось важным литературным и общественным событием как в русской, так и в мировой литературе и драматургии.

Поскольку министр был довольно крупным человеком и предрасположенным к апоплексии, его заранее предупредили о готовящемся серьезном покушении, приняв все необходимые меры предосторожности, чтобы не вызвать ненужного волнения. Увидев, что министр воспринял эту новость спокойно и даже с улыбкой, сообщили и детали: покушение планировалось на следующий день утром, когда он должен был выступить с докладом. Группа террористов, уже выявленных провокатором и находящихся под постоянным наблюдением детективов, должна была с бомбами и револьверами собраться в час дня у подъезда и ждать его выхода. Именно там их и задержат…

Одиннадцатого декабря 1900 года доктор медицины Антон Игнатьевич Керженцев совершил убийство. Все обстоятельства, при которых произошло преступление, а также некоторые факторы, которые предшествовали ему, вызывали подозрения относительно ненормальности умственных способностей Керженцева. Помещённый на обследование в Елисаветинскую психиатрическую больницу, Керженцев находился под строгим и внимательным наблюдением нескольких опытных психиатров, среди которых был профессор Држембицкий, недавно скончавшийся. Вот письменные пояснения, которые сам доктор Керженцев предоставил через месяц после начала обследования; вместе с другими материалами, собранными в ходе следствия, они стали основой судебной экспертизы…

«Обсерватория в горах. Поздний вечер. Сцена представляет две комнаты; первая – нечто вроде столовой, большая, с белыми толстыми стенами; у окон, за которыми мечется во тьме что-то белое, очень широкие подоконники; огромный камин, в котором горят поленья. Убранство простое, строгое, отсутствие мягкой мебели и занавесок. Несколько гравюр: портреты астрономов, волхвы, приведенные звездою ко Христу. Лестница вверх, в библиотеку и кабинет Терновского. Задняя комната – обширный рабочий кабинет, в общем похожий на первую комнату, но без камина. Несколько столов…»

«Я был пьян от счастья и благодарил судьбу: мне, голодному студенту, уже исключенному из университета за неуплату, который на последние сорок копеек разместил объявление о занятиях, неожиданно выпал богатейший урок. Это случилось в конце октября, в темное петербургское утро, когда я получил письмо с просьбой прийти на переговоры в гостиницу „Франция“ на Морской; а через полтора часа – дождь еще не закончился, пока я шел из дома – я уже имел урок, место и двадцать рублей наличными…»

Он жил в доме уже четыре недели, и за это время в нем царили страх и беспокойство. Все пытались говорить и вести себя так, как обычно, и не замечали, что их слова звучат тише, а взгляды полны вины и тревоги, часто обращаясь в сторону, где находилась его комната. В противоположном конце дома они шагали неестественно громко и смеялись так же неестественно, но проходя мимо белых дверей, запертых изнутри и казавшихся глухими, словно за ними не было ничего живого, они замедляли шаг, а их тела наклонялись вбок, как будто ожидая удара…

За окнами падал сырой ноябрьский снег, а в здании суда царила теплая, оживленная и веселая атмосфера для тех, кто привычно, по работе, приходил в этот большой дом, встречая знакомые лица, открывая ту же чернильницу и погружая в нее то же самое перо. Перед глазами разворачивались драмы, подобно театру – их называли „судебные драмы“, – и было приятно видеть публику, слушать живой шум в коридорах и самому принимать участие. В буфете было весело; там уже включили электричество, и на стойке красовались разнообразные вкусные закуски…

«Вы запрашивали объяснение, и вот оно. Я понимаю, что вам станет холодно и больно, вы будете плакать весь сегодняшний вечер, а, возможно, и завтра — но мне не жаль вас, нет. Вы слишком молоды, чтобы вызывать у меня жалость. Ваше сердце молодо, молод смех и молоды слезы, и я не могу вас жалеть, не судите меня за холодность. У одной молодой женщины, похожей на вас, я видел письмо, подобное моему – или в этом духе, – и на письме были следы ее слез. А на том же письме был еще один след: кружок от чашки кофе, которое она любила пить… и знаете, сколько времени прошло между горькими слезами и уютным кофе? Один год. Один год, моя дорогая…»

День уже подходил к концу, но они вдвоем продолжали идти и говорить, не обращая внимания ни на время, ни на дорогу. Впереди, на пологом холме, темнела небольшая роща, а сквозь ветви деревьев пылало солнце, словно раскаленный уголь, зажигая воздух и превращая его в огненную золотистую пыль. Солнце было так близко и ярко, что все вокруг словно исчезало, оставляя только его, окрашивающее дорогу и выравнивающее ее…

В одну лунную майскую ночь, когда соловьи пели, в кабинет к о. Игнатию вошла его жена. Ее лицо выражало страдание, а маленькая лампочка дрожала в руках. Подойдя к мужу, она коснулась его плеча и, всхлипнув, произнесла: – Отец, давай пойдем к Верочке! Не поворачивая головы, о. Игнатий поверх очков взглянул на попадью и долго смотрел на нее, пока она не махнула свободной рукой и не уселась на низенький диван…

Утренние лучи зимнего солнца проникали сквозь запорошенные инеем и покрытые алмазными снежинками стекла окон, наполняя холодным, но радостным светом две большие, высокие и пустые комнаты, которые вместе с кухней составляли жилище штабс-капитана Николая Ивановича Каблукова и его денщика Кукушкина. Похоже, за ночь мороз усилился, так как на подоконниках в углах рам образовались ледяные наросты, и при дыхании поднимался пар в холодном воздухе, который за ночь очистился от запаха табака…

В прозе Леонида Андреева удивительно сочетаются трепетная эмоциональность, тщательное внимание к повседневной русской жизни и порой иррациональный страх перед кошмарами «железного века». Любовь и смерть, жестокосердие и духовная стойкость человека – именно эти темы являются центральными в его повестях и рассказах, которые стали одним из величайших достижений русской литературы начала XX века.

Иногда Сашке хотелось оставить позади то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой с плавающими тонкими льдинками, не посещать гимназию, не слышать, как его ругают, и не испытывать дискомфорта в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на колени на целый вечер. Но, будучи тринадцатилетним, он не знал всех способов, которыми люди могут прекратить жить, когда этого хотят, поэтому продолжал ходить в гимназию и оставаться на коленях, и ему казалось, что жизнь никогда не закончится. Пройдет год, потом еще год, и еще один, а он все равно будет ходить в гимназию и стоять дома на коленях…

Он злоупотреблял алкоголем, потерял работу и друзей, и стал жить в подвале с ворами и проститутками, распродавая свои последние вещи. Его тело было больным и изможденным, истощенным работой, пронизанным страданиями и алкоголем, а смерть поджидала его, как хищная серая птица, слепая при дневном свете и бдительная в темноте. Днем она пряталась в тенях, а ночью бесшумно усаживалась у его изголовья, оставаясь там долго, до самого рассвета, проявляя спокойствие, терпение и настойчивость. Когда при первых лучах света он выдвигал из-под одеяла бледную голову с глазами, полными страха, в комнате уже не было никого, – но он не верил в эту обманчивую пустоту, в которую верят другие…

Нельзя сказать, что природа обидела Ивана Акиндиныча Баргамотова, в официальных документах именуемого „городовой бляха № 20“, а неофициально просто „Баргамот“. Жители одной из окраин губернского города Орла, которые называли себя пушкарями (по названию Пушкарной улицы) и с духовной стороны были известны под прозвищем „пушкари – проломленные головы“, присваивая Ивану Акиндиновичу это имя, явно не имели в виду качества, присущие столь нежному и деликатному плоду, как баргамот…