Дмитрий Мамин-Сибиряк

Во время моей работы в …ском земстве меня направили в Пеньковский завод с целью собрать определенные материалы по статистике. Срок поездки не был точно установлен, и, в зависимости от обстоятельств, я мог продлить её на несколько недель, особенно если бы решил включить в сбор статистического материала все заводы Кайгородова…

В ряду крупных произведений Мамина-Сибиряка, отображающих жизнь капиталистического Урала («Приваловские миллионы», «Горное гнездо», «Золото», «Хлеб»), роман «Три конца» занимает видное место. Писатель создал яркую картину заводской жизни, как она сложилась на Урале в первые пятнадцать лет после отмены крепостного права. Мамин-Сибиряк придавал роману «Три конца» большое значение, о чем свидетельствуют его неоднократные высказывания.

С широкого крыльца паньшинской приисковой конторы, на котором смотритель прииска Бучинский, по привычке хохлака, имел обыкновение отдыхать каждое после обеда с трубкой в зубах, открывался великолепный вид как на весь Паньшинский прииск, так и на окружающие его Уральские горы. И прииск, и горы были „точно поднесены к конторе“, по меткому выражению приисковой стряпки Аксиньи…

«– Пожалуйста, вызовите мне извозчика, – вежливо произнес молодой человек, только что прибывший в глухой провинциальный город Пропадинск. – Извозчика? – удивилась старая кухарка, отвечавшая за горничную. – Разве что по Фомке сбегать, он у собора стоит, а других нет. – Не имеет значения: Фомка или кто-то другой… Я спешу, нужно сделать визиты…»

Жаркий июньский день. Воздух нагрет до такой степени, что дрожит и переливается, как вода, а вдали лишь едва виднеется, окутанная синеватой дымкой. И эта чудесная степная даль… Да, это подлинная киргизская степь, без конца и края, степь, еще не затронутая цивилизацией. Я любил часами лежать в этой ароматной, могучей степной траве, как будто окропленной яркими цветами, – просто лежать и мечтать, как и должен мечтать настоящий номад. Что ни говори, но в каждом русском человеке, как мне кажется, живет именно такой номад, отсюда и неопределенная тоска по свободе, какому-то неизведанному пространству, широте и вообще по чему-то безбрежному. Впрочем, я предавался этим мечтам, так сказать, по необходимости, потому что пил кумыс и должен был провести определенное количество часов под палящим степным солнцем. Предаваться абсолютному покою – это своего рода искусство, которое усваивается только постепенно…

Самые популярные и любимые рассказы о животных С. Аксакова, И. Тургенева, Л. Толстого, К. Ушинского, Н. Лескова, А. Куприна, М. Пришвина, К. Паустовского, Л. Андреева и Ю. Казакова собраны в одной книге. В ней рассказываются разнообразные истории о диких и домашних животных, о наших любимцах и их характерах, их преданности хозяевам, а также о том, в чем они похожи и чем отличаются друг от друга.

Книги серии «Вся детская классика», несомненно, отлично впишутся в домашнюю библиотеку вашего ребенка. Обязательные к прочтению произведения стихотворного жанра, а также прозы, иностранные и отечественные классики и современники – вот на чем строится наша серия. Благодаря блестящему писательскому составу «Вся детская классика» сформирует и разовьет у ребенка прекрасный читательский вкус. На страницах новой книги серии («Лучшие сказки русских писателей») вам встретятся произведениях безукоризненных образцов русской художественной литературы – А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, М.Ю. Лермонтова, П.П. Ершова, С.Т. Аксакова и многих других. Книга станет идеальным помощником при подготовке к урокам литературы, а также и при написании сочинений, т. к. в ее составе – сказки, входящие в программу обязательного и дополнительного школьного чтения.Для среднего школьного возраста.

Странно говорить о своих воспоминаниях, ведь прошло ли много времени с тех пор? Вчера, несколько дней назад – перед глазами так ярко возникают различные сцены, разговоры, лица… И все же, безусловно, все это уже стало частью далекого прошлого, о чем красноречиво говорят новые люди, пришедшие на смену старым, как свежая трава замещает прошлогоднюю. Перебирая в памяти разные моменты, невольно удивляешься, что одно из них произошло пятнадцать лет назад, а другое – и вовсе двадцать…

Доктор Осокин долго помешивал чай в своем стакане ложечкой и затем произнес довольно грубым тоном: – Знаешь, что я тебе скажу, Матрена? Ты ужасно напоминаешь трихину… – Как это, на трихину? – с обидой удивилась Матрена Ивановна, вскочив с дивана. – Ты, Семен Павлыч, похоже, совсем рассвирепел… Я отлично знаю, что такое трихина: это беленький червячок, который живет в ветчине. Только трихина тонкая, а я, слава богу…

На западном склоне Уральских гор течет множество горных рек и речушек, которые образуют основные притоки бассейна многоводной реки Камы. Среди них, безусловно, по своей оригинальности и красоте на первом месте стоит река Чусовая, которая выдолбила свое каменистое ложе сквозь скалы и горы на протяжении нескольких сотен верст. Эта горная красавица создает почти непреодолимые преграды для судоходства, и поэтому нам особенно интересно узнать, как справляется с этим испытанием простой русский мужик, даже не умеющий читать…

Замысел книги воспоминаний восходит к 1891 году. «Нужно будет на всякий случай написать воспоминания о всех… простых и хороших людях, среди которых прошло мое детство», – отмечал Мамин-Сибиряк в письме к матери. Отдельные рассказы и очерки, вошедшие в книгу, публиковались в различных журналах на протяжении десяти лет. Воспоминания вышли отдельной книгой в 1902 году в изданиях журналов «Детское чтение» и «Педагогический листок»; при жизни автора они переиздавались дважды – в 1908 и 1911 годах в серии «Библиотека для семьи и школы».

Рассказ получил положительную оценку рецензента «Русской мысли» (1900, № 9). «Тип „непутевого“ забулдыги Спирьки, бывшего когда-то заправским мужиком, но со смертью жены потерявшего все свое крестьянское хозяйство и попавшего таким образом в деревенские лишние люди, выхвачен из самого сердца нашей крестьянской жизни. Читатель и смеется над несуразным, нескладным Спирькой, и удивляется его удали и смекалке, и заранее же жалеет эту погибающую натуру, в которой под нескладною наружностью бьется горячее сердце, жаждущее и любви и участия».

Милые зеленые горы!.. Когда мне становится грустно, я уношу свои мысли в родные зеленые горы. Мне кажется, что там небо выше и яснее, люди добрее, а я сам становлюсь лучше. Да, я снова бродю по этим горам, поднимаюсь на каменистые утёсы, спускаюсь в глубокие лога, долго сижу у горных ключей, вдыхаю чудесный горный воздух, насыщенный ароматами трав и цветов, и бесконечно слушаю, что шепчет вековой лес… Мне кажется, что по зеленым горам со мной идет тень дорогого мне когда-то человека, память о котором неразрывно связана с этими зелеными горами, где он был единственным хозяином. Без этого странного человека в горах чего-то не хватает, и иногда, когда я на охоте, я невольно вздрагиваю и пугаюсь, услышав его голос и осторожные шаги…

Сохач сидел на корточках у огонька и наблюдал, как в чугунном котелке, подвешенном на рогатке над костром, стремительно таял снег. Старик предпочитал пить воду, полученную именно таким образом, как это делают башкиры: она была вкуснее и полезнее для здоровья. Весенний лед, чистый, как слеза, и дробившийся на отдельные кристаллы, как стекло, быстро растаял в котелке, и образовавшаяся вода покрылась пеной…

«Что может быть лучше светлого озера, когда оно летним утром все из края в край курится радужным туманом? В глубине синей стеной поднимаются горы, за которыми спрятались Чудские заводы – старый и новый; направо зеленой каймой подошли камыши и заливные луга, а налево шелковой скатертью уходит из глаз башкирская степь. На выдающемся в озеро мысу мохнатой шапкой стоит сосновый бор, а за лугами зелеными пятнами рассажались березняки. На откосе, где песчаный берег уходит в воду, как осиное гнездо, присела к земле своей сотней избушек деревня Кучки. Летом даже эта деревня красива, точно она сушится на своем откосе, а последние избушки совсем подошли к воде и смотрятся в озеро, как в зеркало…»

Рассказ был создан в период тяжелой реакции, последовавшей за убийством народниками Александра II. Описание трагической судьбы талантливых и самоотверженных детей матушки Руфины выступало в качестве резкого протеста против полицейского произвола, являясь гневным осуждением атмосферы тягостного подозрения, политических доносов, слежки и преследований.

Наступал дождливый осенний вечер, когда Сережка с матерью впервые подходили к фабрике. От вокзала до Невской заставы они шли пешком. Мать едва двигалась, страдая от одышки. К тому же ее давила дорожная котомка, сделанная из обычного мешка. На улице уже загорался свет фонарей, а мимо несколько раз проносилась „паровая конка“, оставляя за собой клубы дыма; фабрики смотрели на улицу сотнями ярко освещенных окон… Это было фабричное предместье Петербурга, тянущееся вверх по Неве на десять верст…

Осип Максимыч Чебаченко, "ушибленный женой", как говорили злые языки, по обыкновению молчал, тогда как его супруга Дарья Гавриловна, бывшая акушерка, радовалась. – Это будет разумно… – повторяла она без особой связи с темой. – Да, разумно… Мадам Нансен каталась на лыжах со своим мужем по всей Швеции, а затем и по Шпицбергену; мистрис Пири тоже проводила время на лыжах со своим мужем, капитаном Пири, по всей Гренландии… Ты слышишь, Осип Максимыч?..

«Детский мир, как я упоминал ранее, расширяется концентрическими кругами, и самые крепкие связи находятся ближе к центру, которым является родное гнездо. Первой ступенью после него выступают друзья детства, а следующей – школьные товарищи…»