Она бежит прочь, успев спуститься до первого этажа, прежде чем ее нагоняет зардевшийся Сай, даже не успевший застегнуться, в рубашке, не заправленной в штаны. Эрика не может на него смотреть. Просто не может. Ее веки набрякли соленой влагой, и она чуть не срывается на бег, заслышав сзади умоляющий голос:

— Эрика, остановись, пожалуйста!

Он уже завладел ее рукой и отводит в сторону, лихорадочно шепча извинения, банальности, оправдания, снова извинения, но она не слушает: перед глазами у нее до сих пор стоит тот прелестный лифчик, лицо той женщины, выражающее наслаждение, а потом мужчина Эрики у той за спиной, конвульсирующий, таранящий, получающий удовольствие. А еще она думает, сколько лет пахала до отказа, формировала его, подчищала оставленный им бардак, твердила себе, что они родственные души, инь и ян, всерьез и надолго, с глубокой, сильнейшей привязанностью и любовью друг к другу — да, любовью, и ее половина этого утверждения только что доказана — какая мучительная мысль! — чисто физической реакцией на сцену, свидетелем которой она стала.

Эта девчонка, Соня… В самом деле? Эрика снова видит это лицо, сексуальное самозабвение выскочки, одержавшей победу над ней, и за спиной этой победительницы — ходячий, дышащий кошмар, бывший Саем, которому она доверяла…

Она направляется в свой кабинет, Сай все не отстает.

— Эрика! Стой! В чем твоя проблема?

— В чем моя проблема? — Она бросает планшет на стол. — Ты правда спрашиваешь меня, в чем моя проблема?!

Сай закрывает дверь. И Эрика понимает: «Ему плевать, что я о нем думаю; он лишь хочет, чтобы никто из сотрудников не узнал, какая он жопа». Эрика чувствует отвращение, расползающееся под кожей, как аллергия, и не только к Саю, но и к себе и всему вокруг, ко всему этому тщательно возведенному зданию. Как будто все девственно чистые поверхности мира оросили прогорклым фритюром, и к чему ни прикоснись, все липкое и мерзкое.

Но он протянул ладони, склонил голову к плечу, пустил в ход мальчишескую улыбку. В самом деле, Сай? Выражение его лица молит о милосердии, и улыбка уступает место слезам, словно он уже понял, что нанесенный им ущерб непоправим. В этот момент Сай косноязычен, как ребенок, попавшийся с поличным, уже неспособный врать, но еще не желающий признать истину. «До чего жалкое зрелище, — думает Эрика. — Ведь слезы должна лить как раз я». Но вместо того чувствует только гнев.

— Эта долбаная девица? В самом деле?

— Я знаю… Это… Я… не знаю. Я не… знаю, что случилось. Я был в таком напряге из-за всего этого…

— В таком напряге, что трахнул сотрудницу? Хочешь погореть синим пламенем, Сай?

— Да уж… Ты права. Мне охренеть как жаль, Эрика.

— Сколько раз?

— Что?

— Сколько раз ты ее трахнул?

— Боже, я не…

— Как ты посмел? Как ты посмел?

— Ты же меня знаешь. Я за подобным не гоняюсь.

— Что с тобой стряслось? Я серьезно. Я больше тебя не вижу. Ты такое дитя… Я не верю этому. Все, что мы в это вложили… Что я вложила в тебя…