Сколько раз ей приходилось задувать огонек сомнений мужа? Несомненно, с течением времени все чаще и чаще.
— Что ж, бывали вещи и более странные. Тайная семья или типа того в каком-нибудь уголке мира. Смахивает на то, что у него был бизнес, с которым он не светился, никому про него не говорил. Финансовые проблемы. Вот так. И вечно мотался по заграницам. Это уж не первый раз, я бы сказал.
Встав, Эрика идет к каминной доске, уставленной снимками в широких серебристых рамках, копившимися годами как вещественные доказательства по делу ребенка: вот младенец в пеленках на одеяльце; вот она встала на ноги и играет; подросток с хоккейной клюшкой; студентка, пьющая лимонад через соломинку (аж щеки втянулись); в мантии выпускника со свитком в руках; в белом халате медсестры… А затем венец этой антологии — свадебное фото, которое Эрика берет в руки.
— Ох, — со вздохом произносит она наигранным тоном фальшивого участия, давшимся ей куда легче, чем сама ожидала. — Сэм была такой красавицей в день свадьбы! Мне так жаль, что я не смогла приехать…
В ее руках окаменевшее мгновение: счастливая Саманта в белом свадебном наряде рядом с тем, кто стал ей супругом целый час назад, и его левая рука служит подлокотником для ее правой. Значит, слева от Сэм — подружка невесты. А справа от Уоррена… лицо, заставляющее ментальные системы распознавания самой Эрики прокручивать внутренние базы данных ее собственного прошлого… И они выдают соответствие, от которого занимается дух: ей ухмыляется лицо, сохраненное в базе совсем недавно.
Эрике требуется минутка, чтобы взять себя в руки, прежде чем обернуться, и, разыгрывая как можно более непринужденный тон, она спрашивает добрую чету:
— А где Джастин теперь? Давненько я о нем не слыхала.
— Кто? — недоумевает мистер Уорхерст.
— Друг Уоррена, Джастин. По-моему, он сейчас где-то на госдолжности, как я слыхала… Какая-то большая шишка.
— Это тот чокнутый либерал, что мне все уши прожужжал? — улыбается мистер Уорхерст.
— Джон, перестань! Вряд ли Рут хочет говорить о политике.
Эрика очень медленно ставит драгоценное фото обратно на каминную полку.
3 дня 20 часов
В 6:00 вечера Эрика поднимается на помост. Ее пульс мчит галопом, на планшете с погашенным экраном таится переснятое мобильником уличающее фото, позволяющее объяснить… ну, если и не все, то почти все. На кончике языка у нее вертится, просясь наружу, шокирующая новость, что да, Сэм все это время пользуется помощью, поддержкой, советом, содействием, выучкой — неудивительно, что она ускользает сквозь пальцы! — одного из их собственных заказчиков, Джастина Амари.
Ассистентка Сая приподнимается из кресла, как будто рефлекторно хочет задержать Эрику, но где уж двадцати-с-чем-то-летке в пастельном поло урезать неограниченный доступ, которым Эрика пользуется годами, — а уж тем более ее не удержать сегодня, с сенсационной новостью, способной поставить все с головы на ноги.
— Он у себя?
Выставленным плечом она толкает матовую стеклянную дверь (матовое стекло во всем здании только у Сая), уже опустив глаза к планшету, выходящему из режима блокировки, чтобы они с Саем могли перейти прямиком к антикризисным мероприятиям и контратаке, но… когда поднимает взгляд… он упирается вовсе не в лицо Сая. Вместо него Эрика видит запрокинутое ошеломленное лицо Сони, нагнувшейся, с полурасстегнутой блузкой, с виднеющимся краешком розового лифчика, усыпанного розочками, ладонями с растопыренными пальцами упирающейся в стол — раскрытые губы сложены в страстное «О», а Сай позади держит ее ладонями за бедра, будто рулит ею или учит танцевать.
— Мать твою! — стонет он.
Эрика просто застывает на месте на несколько бездыханных секунд, пока эмоции не обрушиваются на нее, как океан.
Боль.