—
—
—
— Милый, — услышал Сергей, — я уже здесь. Эта вша мундирная убралась восвояси подобру-поздорову. Надеюсь, больше нам уже ничего не помешает.
— Послушай, Мадо, — скрепя сердце Лис стал целовать обнимающие руки девушки, — я знаю этого офицера, и мне очень надо будет с ним переговорить, но не сейчас, а позже. Скажем, в полночь. Ты могла бы его догнать? Скажешь, что, мол, вспомнила этого самого Виктора, что он в гостинице комнату снял и, ежели гражданин офицер желает своего приятеля видеть, пусть к двенадцати часам приходит.
— Но откуда здесь возьмется гражданин Арно?
— Н-да, гражданин Арно, пожалуй, к этому времени еще не освободится… Ну, ты проводи его в мою комнату, надеюсь, у него не будет причин обижаться.
— Но ты же не станешь его убивать? У меня приличное заведение.
— Милая, мы с этим офицериком старые знакомые, пуд лягушек вместе съели. Не то чтобы мне не хотелось раскроить ему голову, но если я не сделал этого раньше, то и сейчас обойдется.
— Ладно, дорогой, как скажешь. Но до полуночи мы будем вместе?
— Увы, сердце мое, сейчас меня ждет на ужин генерал Бонапарт, все никак не может решиться: то ли на Египет ему войной идти, то ли сразу в Индию плыть. Без меня просто как без рук. Но затем я весь твой.
— Хорошо, милый, — восхищенно глядя на вершителя судеб, проворковала Мадлен и выскочила на улицу с криком: — Эй ты, усатый! Эй, чума в эполетах! Иди сюда, я вспомнила!
— Какая женщина!..
Наполеон, как многие корсиканцы, любил вкусно поесть, хотя и не был гурманом: ел быстро, не смакуя еду, не вникая в оттенки вкуса и не развлекая соседей пространными речами о соусах, специях и отличии остендских устриц от нормандских. Зато он любил рассказы о привидениях, таинственных духах и различных чудесах, коим были свидетелями его собеседники. Когда диковинные истории заканчивались, начиналось музицирование и карточная игра.
Но этот вечер был не совсем обычным. Наутро хозяин особняка на улице Победы отбывал к войскам. Его ждал новый грандиозный поход, который, по замыслу молодого генерала Республики, должен был прибавить к итальянским лаврам новые, еще более пышные и воистину неувядающие. Поэтому сегодняшний прием Наполеон устраивал для семьи и ближайших соратников. Когда лакей сообщил о прибытии господина д’Орбиньяка, старые вояки переглянулись, силясь вспомнить это имя.
— Не трудитесь, — Наполеон поднялся из-за стола. — Это мой нынешний спаситель, человек отменной ловкости и храбрости.
Лис вошел и склонил голову, приветствуя собравшихся.
— А где же ваш друг? — не скрывая удивления, поинтересовался Бонапарт.
— Ой, да как обычно! Его ж на улицу без присмотра отпускать нельзя. Вступился за какую-то девицу, ну и пошло-поехало: подрезал чересчур наглого гусаришку. Вот, хотел просить, гражданин генерал: может, как-то того, ну, в смысле, кровью искупить? Вот честное слово даю, он рядом с вами в огонь и в воду! Ну не выдержала душа поэта, с кем не бывает? Опять же, шо для гусара шрам? Он потом еще будет колотить себя пяткой в грудь и заливать очередным дамам, шо ранен за свободу, равенство и братство, причем голыми руками раскидал эскадрон роялистов и ансамбль пианистов.
— Хорошо, — усмехаясь, кивнул Бонапарт. — По окончании приема я напишу министру полиции. Входите, гражданин д’Орбиньяк, присаживайтесь к столу.