Снова грохнул засов, от двери послышалось звяканье шпор.

— Проклятье! — Лис выпрямился. — Полиция шпор не носит.

— Слушаю вас, господин офицер, — донеслось из зала.

— Я разыскиваю лейтенанта Виктора Арно, — сообщил властный голос. — Вы должны его знать, он сказал, что я найду его здесь.

— Но я впервые слышу это имя…

— К черту имя! Рост выше среднего, темно-карие глаза, широкоплечий, крепко сложенный, в мундире конных егерей. Вспоминайте быстрее, мадемуазель, пока я не вызвал сюда конвой.

— Вот это да! — присвистнул Лис. — Де Морней нарисовался, быстрописец хренов…

Расфуфыренный, как на парад, гусар отпустил девушку и развернулся ко мне. Лицо его горело праведным гневом.

— Какого черта! Что вы тут делаете, месье?!

— Вас забыл спросить, что и где мне делать!

— Забыли, так я напомню! Проваливайте, если не хотите, чтоб я вам кишки выпустил!

Девушка в светлом платье, та самая, которую гусар именовал Гортензией, отскочила на пару шагов и прижалась спиной к дереву, вовсе не желая пропустить назревающий поединок. Вот этого я никогда не мог понять. Казалось бы, ты пыталась вырваться, освободиться, так вот же, тебе удалось, — беги, пока есть возможность. Если хочешь, можешь попутно звать на помощь, а нет — просто спасайся.

Кто знает, может, твой избавитель, хоть и вступился за поруганную честь, но не слишком боеспособен? Нет, обязательно нужно стать, будто столб, и глазеть, что будет дальше. Ей-ей, какой-то древний атавистический инстинкт, совсем как у оленихи, — настоятельная потребность увидеть, какой из самцов ловчее орудует рогами…

— Капитан, — разглядев при свете луны шитье на рукаве, криво усмехнулся я, — у вас есть шанс уйти домой и проспаться, а с утра молить Бога, чтобы девушка забыла ваши сегодняшние художества.

— Да вы знаете, кто я?!

— Завтра прочту в «Пари трибюн». Ваше имя упомянут в некрологе!

Длинные косички иссиня-черных волос, свисавшие от висков моего противника, от возмущения, казалось, поднялись, как рога.

— Ангард! — Он прыгнул назад и выхватил саблю.

Движение, выдавшее опытного фехтовальщика. Сколько таких поединков я закончил, просто рассекая едва вытащенной на взмахе саблей руку схватившегося за оружие противника. Я продолжил атаку, но времени на сожаления не было — атака есть атака. Гусар парировал удар и контратаковал. Признаюсь, сейчас я забыл и о Гортензии, и обо всех остальных цветах с листьями или без оных. Куда больше меня интересовал личный фехтовальный почерк соперника. Но я готов был поклясться, что стоявшая у дерева особа с нескрываемым восхищением наблюдает за происходящим.

Между тем гусар оказался ловким фехтовальщиком: отличная техника, крепкая рука, прекрасное чувство дистанции, хорошее дыхание. Один только минус — все свое искусство мой противник, очевидно, приобрел в фехтовальных залах. Зная, как он хорош с саблей в руках, он привычно ожидал бури аплодисментов после каждой ловко отраженной атаки или изощренной связки в контратаке. Волею случая здесь оваций не предвиделось.