— Да? А мне кажется, я знаю вас всю жизнь и даже больше, много больше. Вас зовут Мадлен, а вашу покойную маменьку звали Жозефина, совсем как первую хозяйку «Шишки». О, что это была за женщина! Судьба Франции не раз оказывалась в ее руках!

— Но откуда вы все это знаете? — уже откровенно потерявшись, лепетала девушка.

— Мой давний предок записал это в своем дневнике и еще приписал, что спустя целых семь поколений его потомок случайно, ну знаете, как это бывает, зайдет в «Шишку» и увидит… о нет, не увидит, — прозреет от неземной красоты! Вы спасли меня, сударыня, вы сняли кровавую пелену с этих выпитых слезами глаз. Теперь я знаю: вся горечь дней былых — лишь скромная плата за высокое право увидеть вас и говорить, — Лис понизил голос до театрального шепота, — говорить с вами!

— Я, пожалуй, сдам вам комнату…

— А как насчет сердца? Или мне продолжить?

— Но, месье, здесь столько людей…

— Разумные слова, голубушка. Но это поправимо. — Лис повернулся, в руках его мелькнули пистолеты. — А ну, все вон! Для господ медиков и правоведов, кто не понимает на добром французском, могу сказать на латыни, а для особо непонятливых — на ней же могу написать эпитафию!

Посетители трактира, крайне недовольные внезапно объявленным перерывом на любовь, с ворчанием подались к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Однако студиозусы сами были парижанами и потому тоже полагали, что любовь оправдывает все.

Лис повернулся к замершей Мадлен.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, вашим прибылям ничто не угрожает. Сегодняшнюю выручку я компенсирую с лихвой.

Наконец трактир опустел, и Сергей без обиняков приступил к самому любимому делу. Ну, максимум второму после запудривания мозгов.

Оглушенная истинно гасконским размахом и натиском, Мадлен даже не стала кокетничать и ломаться ради непристойного в этой части столицы приличия. Из зала сплетенная в объятиях парочка переместилась в комнату за стойкой, и Рейнар, не останавливая поцелуев, начал расстегивать пуговички на шелковой блузке. Те поддавались с трудом, едва пролезая в петельки, и вот, когда из полутора десятков оставались всего лишь две-три, снаружи послышался стук в дверь.

— Постой, милый, постой, — силясь вырваться из Лисовских объятий, шептала Мадлен.

Стук повторился.

— Ну, елкин дрын! — возмутился Сергей. — Ну шо за на фиг! Кому там неймется?!

— Погоди, это ко мне!

— Мадо, голубка моя, какое, к тебе? Я уже здесь!

— Это по делу, очень нужно…

Стук повторился три раза, один, потом еще раз и еще три. Мадлен с явной неохотой высвободилась из рук гасконца и, поправляя на ходу наряд, направилась к дверям. Щелкнул засов.

— Почему у тебя закрыто, Мадлен?