Мне хочется сказать: «Я тоже была в этом уверена», но она, не давая мне вставить ни слова, продолжает:
– Но ты… ты так сильно выросла. Хотя и пытаешься это скрыть. Я вернулась в лабораторию в субботу, когда ты ушла. Я видела снимок, который ты оставила сушиться. Это прекрасная работа, Кейтлин. Не только в техническом плане – тебе удалось запечатлеть дом ночью, показать темноту, не жертвуя деталями. Твоя фотография рассказала историю. Глухой ночью в двух окнах горит свет. В одном из них виден силуэт женщины. И я сразу думаю: что происходит в этом доме? Почему эта женщина не спит? Кто сделал снимок? Почему фотограф оказался снаружи?.. Подожди тут.
Она уходит в свой закуток и возвращается с большой рамой. Мне видна только обратная сторона.
– Не знаю, говорила ли Ингрид, но я убедила ее принять участие в конкурсе фотографии среди школьников страны. Это было за несколько недель до того, как она покончила с собой.
– Нет, я ничего об этом не знала, – говорю я, и меня переполняет горечь и обида на все, что Ингрид от меня скрывала.
– Она вычитала где-то, что судьи не любят портреты. Мол, считается, что фотографии без людей обладают большей художественной ценностью, поэтому сперва она отправила на конкурс свой прелестный снимок холма. Мне нравится это фото. Да, я считаю, что у нее есть работы посильнее, но оно мне нравится. В последний день подачи заявок она передумала и пришла ко мне с этим.
Мисс Дилейни разворачивает раму ко мне. Это черно-белая фотография большого формата: я в моей неприбранной комнате. Освещение очень драматичное: в основном мягкое, но я нахожусь в ярком пятне света от торшера в углу. Меня окружают вырезки из журналов, развешанные по стенам, книги, диски и разбросанная по полу одежда. Одеяло на кровати скомкано, поверх комода навалены тряпки и какие-то бумажки. Мой взгляд, направленный в камеру, говорит: «Хватит снимать».
Я вглядываюсь в лицо на фотографии. Неужели я когда-либо выглядела так выразительно?
– Смотри. – Мисс Дилейни протягивает мне сертификат. – Она победила.
На сертификате говорится: «Первое место. “Кейтлин в ее комнате”, Ингрид Бауэр».
– У меня полно снимков, на которых изображена ты, – снимков, которые я буду хранить всегда. Некоторые из них похожи на этот. Здесь ты сосредоточена на себе и остро осознаешь, что за тобой наблюдают, но у меня есть фотографии, где ты другая. Их она делала из другого конца комнаты или на улице, издалека. На них ты сидишь за столом, или читаешь, или идешь спиной к ней, или смеешься над чьей-то шуткой. Или просто о чем-то думаешь. Есть даже фото, где ты спишь. Не знаю, понимала ли ты, как сильно вдохновляла ее. Эти снимки с тобой… у меня в столе
Я пытаюсь осознать, что́ она говорит. Ингрид много меня фотографировала, но она вообще снимала много. Она не расставалась с фотоаппаратом. Она постоянно смотрела на мир через объектив.
– Ее самоубийство меня потрясло. Я по-новому взглянула на себя, на свою преподавательскую работу.
Она вздыхает.
– Как бы объяснить, – бормочет она. – Как вы с ней писали… – Она снова садится, снимает очки и кладет их на стол. – «Представь, как мисс Дилейни выливает в раковину кислое молоко. Представь, как она делает зарядку. Представь, как она чистит кошачий лоток».
У меня сжимается горло, но она улыбается.
– Я нашла одну из ваших записок. Мне всегда было интересно, о чем вы с ней так оживленно переписывались.
– Извините, – говорю я. – Мы писали всякие глупости. Просто вы всегда выглядите так идеально…
Она качает головой.
– Но суть в том, что я все это делаю. Все, о чем вы писали. Я не знаю, в каких еще ситуациях вы пытались меня представить, но, скорее всего, я в них бывала.