От Паневежиса до Восточной Пруссии по авиационным меркам рукой подать. Приходилось вылетать на бомбардировки портов, кораблей в заливах. Здесь впервые у Павла проснулась зависть. У немцев на аэродромах взлетные полосы бетонированные, взлет и посадку можно производить в любую погоду – снег, дождь. У авиации Красной армии аэродромы полевые, взлетные полосы грунтовые. Да и какие это полосы? Проехал бульдозер по полю пару раз, снес кочки да бугры. А чаще солдаты из БАО – батальона аэродромного обслуживания – с лопатами будущую полосу ровняют. Иногда, когда удается раздобыть трофейные немецкие или американские, поставленные по ленд-лизу железные перфорированные полосы, которые сцепляются между собой, летчики рады. Можно осуществлять полеты. И полоса одна, а у немцев, как правило – две, одна к другой под углом сорок пять градусов. Очень толково! Потому что при любом направлении ветра взлетающий самолет может взлететь навстречу потоку воздуха. Для самолета и птиц момент важный, от этого зависит подъемная сила крыльев, а стало быть, и длина разбега, грузоподъемность. А еще у немцев ангары и технические службы подземные, не страшны бомбардировки и маскировка хорошая. Только полосы бетонные выдают аэродром, так немцы при приближении Красной армии стали бетон закрашивать под цвет травы или накрывать маскирующей сетью. И тогда на виду только «колбаса», полосатый ветроуказатель, так и его опустить с мачты можно. Рационально и добротно обустроено, на века. Не предполагали немцы, что Красная армия до Пруссии докатится. Пруссия многие века считалась оплотом германской воинственности, как говорили большевики – милитаризма. Так и русские императоры пример брали. Павел I ввел в русской армии парадный шаг – 120 в минуту, как в прусской армии, да упражнения с фузеями.

Насыщенность войсками и долговременными укреплениями в Пруссии высокая. Бомбардировщики под прикрытием истребителей летали. «Лавочкины» или «яки» над бомбардировщиками с превышением высоты идут, чтобы иметь преимущество в бою по известной формуле – скорость, высота, огонь. А немцы взлетают парами с замаскированных аэродромов и атакуют бомбовозы на восходящем маневре. Огонь из пушек в брюхо бомбера, по моторам и с переворотом уходят. На пикировании наши истребители отставали. У «мессеров» обшивка фюзеляжа и крыльев из дюраля, хорошо выдерживает перегрузки. А на наших самолетах крылья фанерой обшиты, а поверх нее перкаль наклеен, ткань такая. А чтобы не намокала, покрыта лаком. И при перегрузках на пикировании, когда азарт и адреналин через край, в сапоги льется, не раз бывало, что куски фанеры срывало с лонжеронов. Тогда – как повезет. Либо катастрофа, либо выходи из боя и потихоньку на свой аэродром. Как говорилось у пилотов в песне – «на честном слове и на одном крыле». Пели те, кому повезло. А другие – Ave, Maria!

В отличие от Ленинградской, Новгородской областей, в Прибалтике или Пруссии города или поселки в пределах видимости зачастую. А что удивляло советского человека, так это дороги. Даже между селами булыжная дорога, между городами асфальт или бетонка, как в Пруссии. В любую непогоду не застрянешь. Для россиян – в диковину. Кроме того, удивляло, вызывало зависть, даже злило – богатство немцев. В каждой семье машина или мотоцикл во дворе своего дома, когда в СССР велосипед роскошью был. У немцев наручные часы – обыденная вещь, а наши солдаты с убитых фрицев снимали часы или пленных. Как без часов разведчику, артиллеристу, связисту, либо пехотному взводному? Штурману самолета или корабля без часов – как без рук.

У стационарных, давно построенных немецких аэродромов хорошо продуманная зенитная оборона. Причем батареи замаскированы, то под дом, то под стога сена. Наблюдатели или авиаразведчики на передовой, заметив наши самолеты, определяли курс и сообщали своим ПВО – истребителям и зенитным батареям. Те успевали подготовиться, потери наших ВВС росли. К тому же есть разница – покинуть подбитый самолет с парашютом над своей территорией, пусть и оккупированной, где местные жители помогут спрятаться, дадут кусок хлеба, подскажут – где полицейские заставы, как лучше и где к передовой подобраться, чтобы линию фронта перейти.

И совсем другое – приземлиться на землю Пруссии, где каждый житель тебя сразу сдаст в полицию или гестапо. Ему даже бегать не придется. У каждого дома телефон, а телефонные будки на многих перекрестках стоят и связь с отделением полиции бесплатная. В полицейском участке список всех жителей с указанием роста, веса, особых примет. Незнакомого человека, даже в гражданской одежде задержат до выяснения очень быстро. А уж летчика в советской форме подавно, шансы выбраться к своим почти нулевые. Из наших разведгрупп, заброшенных катерами, на парашютах с самолетов, практически никто не уцелел. Лесов, как в Белоруссии, где можно дивизию скрыть – нет. Все деревья как по линеечке, просеки с номерами и проглядываются насквозь. И стоит выйти по рации на связь, пеленгаторы сразу засекают. Полиция, фельджандармы и отряды охотников из местных, хорошо знающих окрестности уйти разведгруппе не дадут, как и летчикам, сбитым над Пруссией, а в дальнейшем Германией.

Поэтому на подбитых самолетах старались тянуть до последнего. Горели, получали ожоги. Если недалеко видно было море, предпочитали парашютироваться над водой. Был шанс, что свои летчики сообщат по рации о районе приземления и туда успеет кто-то из быстроходных катеров.

Дивизия, в которой воевал Павел, имела только сухопутные самолеты, на колесном шасси. Такие самолеты, в отличие от гидропланов, на воду приземлиться не могли. В начале войны Балтфлот имел гидросамолеты ГСТ или МБР-2, прозванные «амбарчиками». Потери тихоходных машин были велики, а новые гидропланы стали поступать только по ленд-лизу в 1944 году, знаменитые «Каталины». Однако Павлу полетать на них не удалось. Большей частью они поступили на Северный флот, да еще для проводки судов и ледовой разведки Северного морского пути.

Как раз Павел с другими пилотами утром, после завтрака, обсуждал увиденный вчера немецкий гидроплан.

– Не для нас такая машина! – доказывали одни. – Поплавки торчат, всю скорость сжирают. И куда торпеду подвесишь? Для нашей службы «Жучок» в самый раз!

«Жучок» было прозвище «Дугласа» в модификации торпедоносца или топмачтовика. Только поговорили, как вызвали в штаб, на задание. По данным моряков, из военно-морской базы Пиллау вышел конвой из трех транспортов и нескольких кораблей охранения. Немцы вывозили раненых, курсантов военных училищ и гражданских лиц, в первую очередь специалистов военной промышленности. А еще вывозили предметы искусства из музеев, золото и серебро из банков.

Поднялись эскадрильей, по пути к ним пристроились истребители охранения. Эскадрилья неполная, всего шесть самолетов, но и конвой не велик. Комэск построил план атаки – зайти со стороны моря, где нет постов наблюдения. Тогда атака получится неожиданной.

С аэродрома Паневежис сразу курсом двести семьдесят, на запад, над Балтикой. Через десять минут лета разворот на девяносто градусов влево и минут через двадцать уже конвой видно. В атаку сразу три самолета пошли. Никто никому не мешал, для каждого торпедоносца своя цель. Так для каждого самолета меньше зенитного огня достанется, и топливо экономится, ежели поодиночке в атаку выходить. Особенно критично это для истребителей. Торпедоносец в воздухе может три – три с половиной часа находиться, а истребитель в два раза меньше.

Первый заход удачный. Из трех сброшенных торпед две угодили в транспорты, одно судно увернулось. Правда, один торпедоносец получил повреждения и сразу развернулся к аэродрому. Вместе с ним еще двое. Торпеды сбросили, а истребители все равно подбитый «Дуглас» сопровождать должны.

Павел во второй волне атаки. На его глазах один транспорт затонул, второй кренится на борт, к нему подошел катер, спасать людей. Павел выбрал целью миноносец, потому как с него наиболее ожесточенный зенитный огонь велся. Из кораблей охранения этот самый крупный, другие – два сторожевика представляют меньшую угрозу.

Снизился до бреющего, винты почти касались воды. Так у зенитчиков меньше шансов попасть. Еще метров с восьмиста начал по миноносцу из курсовых пушек огонь вести. Далековато, пушки малокалиберные, но все равно какой-то расчет орудийный на корабле поразить можно. Миноносец начал разворот кормой к атакующему «жучку». Не успел! Павел сбросил торпеду сам, опередив штурмана на секунду. До корабля метров двести – двести пятьдесят. Стремительно возрастают в лобовом стекле надстройки корабля. Штурвал на себя, левой рукой газ. «Бостон» буквально перепрыгнул через миноносец, и Павел ощутил, как по самолету ударила пушечная очередь. Но моторы работали, и самолет слушался рулей. Взрыв! Штурман в СПУ закричал:

– Попали!

– В нас тоже. Осмотрись.

И бортстрелку такой же приказ. Оба доложили о попадании по правой плоскости и хвостовому оперению. Павел осторожно, «блинчиком» развернулся. На миноносце бушевал пожар, были видны языки пламени, валил дым. Теперь надо тянуть к своим. Возвращались группой из трех «жучков», выше истребители прикрытия. Конвой скрылся из видимости, когда на группу самолетов налетели из-за облаков сразу четыре пары «мессеров». Три пары связали боем «лавочкиных», а одна пара атаковала «дугласы». Все произошло стремительно. Торопливый доклад бортового стрелка:

– Сзади сверху «худые»!

Сразу звук очередей крупнокалиберного УБТ. Идущие в комплекте с самолетом пулеметы Браунинга сразу меняли на отечественные. Не из-за плохого качества «Браунинга», а из-за патронов. С американскими перебои, а в конце 1944 года наша промышленность уже в достаточном количестве боеприпасов выпускала. И первая атака «худых» пришлась на «жучок» Павла. Пушечные очереди истребителей не слышны, зато разрывы снарядов по обшивке фюзеляжа, по плоскостям – даже через наушники шлемофона доносятся. Сразу огонь вспыхнул, густой черный дым от правой плоскости. Огонь с каждой секундой сильнее, его языки уже до хвоста самолета дотягиваются. Павел понял – машина обречена. Взорваться на самолете уже нечему. Торпеда сброшена, опасность представляют только топливные баки.