О благодатном духовном устроении старца говорит и данный ему от Господа, как и прежним оптинским старцам, дар исцелений. Это не какие-нибудь отдельные случаи, а прямо-таки постоянное делание. Есть десятки и десятки свидетельств об этом самых разных людей. Рассказывали, например, о том, как мать привезла в Оптину сына своего, который не мог ходить из-за болей в ноге, — после посещения старца Иосифа обнаружилось, что нога больше не болит.
Крестьянке, которой дважды делали операцию околошейных желез, и безуспешно (шея продолжала опухать), отец Иосиф посоветовал больше не оперироваться, а отслужить молебен великомученику и целителю Пантелеимону. После молебна болезнь ее прошла. Одного человека, страдавшего приступами тяжелой тоски, старец направил искупаться в источнике при Тихоновой пустыни. Это было морозным февралем. Больной хотя и с трудом, но выполнил условие и, забыв об унынии и тоске, смог наконец приступить к обычной своей работе.
Скитской монах Иларион вспоминал: «На глазах у меня появился гной; страшная боль, видеть стал я плохо; опухоль совсем почти закрыла глаза, да еще к этому их залепляло слезотечение… Напало на меня страшное уныние, скорбь ужасная… Думаю пойти к старцу объясниться по поводу болезни да и боюсь — а ну-ка старец меня прогонит… иду к старцу, но не знаю, как и с чего начать разговор свой. К счастью моему, впереди меня пришел к старцу один скитской иеромонах. И тоже с больными глазами. Слышу, этот иеромонах объясняется и говорит батюшке: “Нет ли у вас какой мази для глаз?”. Батюшка сказал: “Ну, хорошо”, — и сам пошел к себе. Немного спустя времени выносит в баночке мазь, говорит: “Вот, возьми к себе, и там помажешь”, а иеромонах говорит: “Батюшка, да вы сами помажьте мне глаза”, — и батюшка стал мазать прямо пальцем. А я внимательно всё это видел и слышал их объяснение. В этот день все-таки не осмелился я объяснить о себе старцу. Прихожу на другой день, доложили батюшке, он скоро взял меня. Я подробно объяснил ему о болезни глаз своих. Батюшка посмотрел мне в глаза и говорит: “Ну, брат, твое дело плохо, надо тебе лечиться”. А я говорю ему: “Нет ли у вас какой мази для глаз, я видел, вы вчера давали отцу П. мази, быть может, и мне ею благословите полечиться”. — “Ну что ж, Бог благословит”. Выносит из своей комнаты баночку с мазью, говорит: “Ну вот, на ночь помажь”. А я видел, как батюшка вчера отцу иеромонаху сам (помазал), вот я и взял смелость и говорю: “Батюшка, мне желательно, чтобы вы сами помазали мне”. Тогда батюшка достает пальцем из баночки мазь и намазал мне веки и так растер и все-таки дал мази с собой. Прихожу к себе поздно вечером, чувствую — боли в глазах нет. Ночь спал хорошо. Встаю утром, чувствую — опухоль у меня пропала, течение слез прекратилось, я стал видеть сравнительно лучше. К вечеру этого же дня уже свободно стал читать свое келейное правило, следовательно, как раз через сутки я совершенно стал зрячим… Что это такое совершилось надо мною, — другого ничего не могу сказать, как посещение Божие, то есть явное исцеление по молитвам дорогого батюшки Иосифа»370.
Случаев прозорливости отца Иосифа также множество. Несколько их приводится в его житии, составленном его учениками. Например, случай с дочерью одной помещицы: она не поехала в Оптину пустынь с матерью и сестрой, желая повеселиться дома с гостями. Помещица с другой дочерью побывала у отца Иосифа; она сказала, что ей здесь так понравилось, что она решила пожить тут подольше, но отец Иосиф велел ей поспешить домой: «А то, пожалуй, и гроба не застанете», — сказал он. Подъехав к своему дому, она увидела, что в раскрытые двери выносят гроб… Дочь ее, отказавшаяся от поездки в Оптину, упала на прогулке с лошади и убилась до смерти. Другая дама просила у отца Иосифа благословения на перестройку дома. Он принялся чертить план, говоря, что вот тут вход, здесь столовая и тому подобное. Уже выйдя от старца, дама спохватилась и стала удивляться — откуда старцу известно устройство ее дома? Другая женщина сильно скорбела, так как ей кто-то сообщил, что ее дочь умерла; отец Иосиф успокоил ее, сказав, что дочь жива. Так и оказалось. Родственник одной послушницы, больной человек, боялся за своих мать и сестру, что если он умрет, то их будет обижать зять, и просил благословения разделиться. «Не надо, — сказал старец. — Бывает, что и здоровое дерево падает, а гнилое скрипит да скрипит». И вот здоровый зять вдруг умирает, а больной человек живет… А некая монахиня благословилась у старца ехать в Саратов. При этом он сказал: «Только случится с тобой несчастье, придется тебе потерпеть». На обратном пути украли у нее весь багаж. Подобные случаи бесчисленны. Для старца это было как бы обыкновенное дело, а люди поражались и дивились, нередко даже меняли свою жизнь, обращаясь к вере в Бога, к послушанию старцу; другие укреплялись в том, что уже имели.
После кончины отца Иосифа келейники его рассказывали о том, как проходили его дни. «Батюшка Иосиф вставал к утрени сам, — вспоминал рясофорный монах Стефан, — потом будил нас, келейных, по монастырскому благовесту. Спал батюшка или, лучше сказать, отдыхал от дневных трудов весьма мало, да и то ложился всегда в одежде, то есть в балахоне, опоясанный ремнем, в чулках и с четками на руке. Из этого можно видеть, что батюшка отходил ко сну в молитвенном настроении духа, следовательно, батюшка всегда был настроен в молитвенном духе. Например, на время приема посетителей батюшка всегда имел в руке четки, которые непрестанно теребил с молитвою. После приема батюшка уходил к себе, ложился немножко отдохнуть — до тех пор, пока опять попросят к посетителям, и этот отдых опять проводился за чтением книги, а более с молитвою Иисусовою.
Батюшка имел у себя всегда двух келейников. По звонку батюшки утром сходимся и начинаем читать правило. У батюшки молитвы утренние, 12 псалмов, 1-й час. А батюшка в это время сидя слушает правило и сам творит молитву Иисусову. После этого правила бывает маленький интервал. Мы уходим убирать комнаты в хибарке, вообще занимаемся чем-либо по хозяйству, а батюшка у себя занимается, просматривает письма, отвечает на некоторые деловые или подписывает кратко тему для содержания письма, которое поступает к письмоводителю. Батюшка не имел у себя письмоводителей из новоначальных, но, достаточно воспитавши именно в своем духе, тогда только поручал письмоводительство. Как приходилось слышать от духовных детей батюшки — какие у батюшки письмоводители, точно они один дух»371.
После утреннего правила, как вспоминал другой келейник старца отец иеродиакон Зосима, «батюшка пил чай 2 или 3 маленькие чашечки, сахар подавался мелко поколотый, как пить вприкуску (внакладку чай батюшка не пил)… В 8 часов приходил всегда письмоводитель, с которым занимался минут 30, просматривал и подписывал письма, разбирал и вновь давал писцу для ответов… Батюшка иногда отдавал письма для ответа, которые и сам не просматривал, ибо вполне полагался на своих избранных себе по духу письмоводителей, что они ответят именно в его духе. Постоянных письмоводителей у батюшки было всегда двое… В 9 часов утра батюшка начинал всегда принимать посетителей. И до 11 часов, иногда и дольше; затем батюшка обедал с братской кухни принесенной пищей, а когда был скитоначальником, тогда батюшка всегда ходил на трапезу… Щи из трапезы брали не каждый день, а иногда сразу дней на пять, а затем и разогревали, сколько требуется. До 2 часов батюшка никого не принимал, — в это время он отдыхал, то есть или читал книги святоотеческие, или просто лежа творил молитву Иисусову, шепотом, то есть только бы слышали свои уши, а иногда и этого не было слышно… В таком молитвенном положении я видел батюшку почти всякий день, и это потому, что батюшка дверь свою не запирал когда было нужно за чем-либо войти в комнату или о чем-либо спросить батюшку, — вот в это время я и мог видеть его в описанном положении…
После отдыха в 2 часа батюшка пил чай 1 или 2 чашки просто вприкуску, без всякого лакомства. Батюшка непременно пил чай в 2 часа, и в этом он как бы исполнял послушание своему великому наставнику старцу Амвросию, который говаривал: “Чай пей всегда в 2 часа, хочешь или не хочешь, а очередь чайную надо наблюдать”. Этим он хотел показать, что все делать следует в свое время, именно в одно. Около 3 часов батюшка начинал принимать посетителей до вечерни. Вечернее правило читали келейные братия. Батюшка когда освобождался, то приходил слушать вечерню и сам читал акафист. А когда просили батюшку, то он опять выходил к народу, чтобы преподать всякому по его желанию — кому только благословение в путь, отъезжающим, кого исповедовать… А некоторые спрашивают о чем-либо на общем благословении, и батюшка кратко всем отвечает по потребности каждого, и отходят с благословением и душевным миром, идя в путь и радуяся и славя Бога о получении благодати у милостивого старца.
Вечерня состояла из 9 часа, 1 рядовой кафизмы, 3 канонов — Спасителю, Божией Матери и святому Ангелу Хранителю, акафиста дня, 2 глав Апостола, одной главы Евангелия, которое читал сам. После вечерни батюшка ужинал; ужин состоял большею частью из жиденькой кашки, а иногда стакана молока и кусочка белого хлеба. Затем опять батюшку просили, и он занимался часов до 9. Около 10 часов читали правило на сон грядущим, малое повечерие, молитвы… Во время чаепития батюшка давал распоряжения как начальник скита. Мы после правила получали благословение и уходили каждый к себе в келию»372.
К началу 1890-х годов в Оптиной пустыни собрались все те будущие старцы, иным из которых благословит Господь дожить до времен разрухи и катастрофических перемен в России. 10 февраля 1892 года был зачислен в скитскую братию и одет в подрясник духовный сын отца Анатолия Павел Иванович Плиханков (преподобный Варсонофий), прибывший в Оптину под Рождество Христово 1891 года. 26 марта 1893 года он был пострижен в рясофор373. Прибывший в Оптину 15 февраля 1885 года Александр Алексеевич Потапов был келейным у старца Амвросия, затем у старца Иосифа. 3 июня 1895 года он, будучи уже рясофорным, был пострижен в мантию с именем Анатолий. А Николай Васильевич Тихонов, поступивший в Иоанно-Предтеченский скит 27 апреля 1873 года, в 1876 году был пострижен в рясофор, в 1887-м в мантию с именем Нектарий. Двадцать лет, до кончины отца Анатолия (Зерцалова), он был у него келейником. Последние лет пять или шесть он, по благословению старцев Амвросия и Анатолия, жил почти в затворе, в молитве и чтении проводя дни. Будущий священномученик и последний настоятель старой Оптины архимандрит Исаакий в это время тоже был в обители, — он поступил сюда в 1884 году, его звали Иван Николаевич Бобриков374. Он был неприукаженным послушником целых 13 лет, а 7 июня 1899 года удостоился пострига в монашество с именем Исаакий. Вот эти люди — как бы опоры, основные скрепы как внешней, так и духовной истории Оптиной пустыни того времени, о котором у нас начата речь.
Глава 23. Старец Варсонофий (Плиханков)
Почти тридцать два года управлял обителью архимандрит Исаакий (Антимонов), не желавший никогда начальствовать, но весьма добросовестно и с большой мудростью исполнявший это послушание. Однако помимо начальнических дел, он стремился ничем не выделяться из среды простых монахов — ни в одежде, ни в пище, ни в обращении. За то и был любим братией, нередко звавшей его за глаза «дедушкой», хотя он ни к кому не выказывал особенной любви, был со всеми ровен. И милость, и снисходительность, и строгость его были ко всем одинаковы. Он был крепкого здоровья, но имел заботы весьма хлопотливые. После кончины старца Амвросия, без совета с которым он ничего не предпринимал, он стал прихварывать. Да и возраст начал сказываться: в 1894 году ему было восемьдесят пять лет.
Избегая самочинности, отец Исаакий в последние годы стал обращаться к старцу Иосифу, который был его постриженником. Шестнадцать лет, проведенных некогда отцом Исаакием в скиту рядом со старцем Амвросием, не прошли даром, — он приобрел и хранил с Божией помощью великое смирение. Архимандрит Агапит в своей книге о схиархимандрите Исаакии привел его ответ на вопрос инока о том, как возможно победить гордость. «Как победить? — ответил подвижник. — Для этого необходимы борьба и самопонуждение к смирению. Это не вдруг приходит, а со временем. Это то же, что пролить кровь. Проси Бога. Постепенно будешь осваиваться со смирением, а после оно и в навык обратится»375.
Уходили из жизни духовные соратники отца Исаакия: умер отец Флавиан… В начале 1894 года скончался отец Анатолий. А в июне этого года началась предсмертная болезнь самого отца Исаакия, он начал угасать, слабеть, готовиться к исходу. «Во все время болезни, — писал отец Агапит, — он неопустительно слушал чтение келейного правила, а за две недели до блаженной своей кончины ежедневно причащался Святых Христовых Таин. К медицинским средствам он не прибегал, хотя в начале болезни по настоянию братии и пригласил однажды врача из Козельска. Утешение его составляли молитва и святые иконы, которые по временам приносились к нему из Козельска и из своей обители. Он был покоен духом, впрочем, готовился к исходу из сей жизни не без страха, который был постоянным спутником его жизни. “Страшно умирать. Как явлюсь пред лицом Божиим и на Страшный суд Его; а сего не минуешь”, — говаривал он всегда»376.
В последние дни ему стало душно в келии, и по его просьбе ему устроили ложе под деревом во дворике настоятельского корпуса. Здесь братия подходила к нему для прощания. На вопрос: «Как жить после вас?» — он ответил: «Живите по совести и просите помощи у Царицы Небесной, и все будет хорошо». 20 августа ему стало совсем плохо. Его перенесли в настоятельские покои. Еще два дня, борясь с нарастающей слабостью, творил он по четкам Иисусову молитву. 22 августа он мирно почил. К заупокойному всенощному бдению 23 августа в Оптину пустынь прибыл Калужский преосвященный Александр. Храм был полон народа.
В девятый день по кончине архимандрита Исаакия (29 августа) прибывший в Оптину по этому случаю из Духовной Академии Троице-Сергиевой Лавры иеромонах Трифон (Туркестанов, бывший с 1884 по 1888 год послушником в Оптиной, впоследствии епископ и митрополит) сказал слово, в котором выразил очень теплое отношение к своему бывшему наставнику. «Не предвосхищать суд Божий желаем мы, восхваляя праведника, — сказал он, — но имеем в виду ту пользу и назидание, какие могут получить живые из рассказа об истинно христианской жизни. Как путнику, бредущему по жаркой песчаной пустыне, нужен по временам глоток воды для освежения его сил, так необходимо и нам, странникам и пришельцам на земле, для ободрения и освежения душевных сил воспоминание о мужах, подобострастных нам и шедших одним с нами путем и однако силою веры и неустанными подвигами дошедших благополучно до вожделенного града Царя Небесного. <…> Да, он любил Бога, ибо всю жизнь нелицемерно служил Ему! Да, он любил службу Божию, ибо за день до кончины коснеющим уже языком благословлял Господа, призывая чтеца к начатию утреннего богослужения… Много нужно духовной мудрости, много нужно твердости, чтобы управлять монастырем в теперешнее время! <…> Хотя и со слезами, но, покорясь воле Божией, подъял труд сей в Бозе почивший отец Исаакий. <…> И теперь, более чем через тридцать лет, совершив свое земное течение и оглянувшись назад, ты поистине мог бы сказать, возлюбленный авва, что не расточил напрасно врученных тебе талантов, а приумножил…Учил ты великим началам, на которых зиждется духовная жизнь обители Оптинской: глубокому, всецелому повиновению старцу и твердому, неустанному подвижничеству. И вот настоятель одной из славных обителей русских, всеми глубокоуважаемый, как дитя, покорно склоняется пред волей старца, с самого поступления своего сюда в обитель послушником и до последнего вздоха ничего не делает без его совета и благословения. <…> Смиряясь пред старцем, покойный отец архимандрит и в личной своей жизни — в пище, и в одежде, и в убранстве келии — наблюдал полную простоту древних подвижников. В церкви к утрени и ко всем службам он всегда являлся первым и исходил последним, и это не только тогда, когда он был крепок и здоров, а и болен и слаб, когда ноги его покрылись ранами, когда от слабости он уже и стоять почти не мог — никакого послабления плоти! <…> И теперь, уповаем, возлетел он в светлые небесные обители, оставив нам в наследие те начала, какими достигается чистота сердца и зрение Бога — отсечение своей воли и умерщвление страстей подвигами. И пока они будут тверды среди иноков, будет тверда и Оптина пустынь»377.
Слушал эту теплую речь и седовласый рясофорный инок Павел, духовное чадо покойного старца-скитоначальника Анатолия, а теперь — отца Иосифа. Перед кончиной батюшка Анатолий сказал одной шамординской монахине, ухаживавшей за ним вместе с несколькими другими сестрами: «Знаешь, мать, какой человек у нас в скиту? Вот с ним бы я мог быть вполне единомысленным». Он имел в виду инока Павла, который, придя в скит сорока шести лет в 1891 году, не стал терять времени, а сразу вступил на подвижническую стезю. Редко кому удается не поскользнуться на этом пути.
Отец Павел имел хорошее образование, полученное в военной гимназии и потом в училище, а кроме того, и путем постоянного самообразования. Служа в Оренбурге и Казани, повышаясь в чинах (в Оптину он явился в чине полковника, будучи уже представленным к генеральскому чину), отец Павел жил одиноко и замкнуто, посещая храмы и монастыри, имея общение с монахами, читая не только художественные произведения (он любил русскую классику и сам писал и помещал в журналах стихи), но и книги святых православных отцов.
На полках его домашней библиотеки были творения святителя Игнатия, аввы Дорофея, святого Иоанна Лествичника, епископа Феофана, затворника Вышенского. Книги святителя Феофана («Путь ко спасению», «Что есть духовная жизнь», а особенно составленное им пятитомное «Добротолюбие») отец Павел перечитывал не раз и как-то особенно близко принимал к сердцу его слово… И вдруг, уже тогда, когда находился на смертном одре отец Анатолий, пришла весть о кончине владыки Феофана. Оба они, и отец Анатолий, больной, сам умирающий, и чадо его духовное, сильно поскорбели об этой утрате, весьма чувствительной для иночествующих. А отец Павел написал стихотворение, можно сказать, небольшую поэму в четырех частях, посвященную почившему. Это стихотворение было напечатано в журнале «Душеполезное чтение» (№ 11 за 1894 год) за подписью «Странник» — такой псевдоним избрал себе отец Варсонофий. 25 января скончался отец Анатолий. Из-под пера отца Павла вылились новые скорбные стихотворные строки:
Он как ангел небесный служил,