— Отстаньте, ребята!
Поезд дёрнулся и стал набирать скорость. Костас подошёл к чемодану с продуктами.
— Гады, воды не дали. У нас совсем мало. Как теперь до вечера? И продукты заканчиваются. Четвёртый день сегодня… как дальше-то?
— Значит, уменьшим порции, — сказала Марьяна. — Зато вот хлеба лишняя буханка. Не пересчитали они нас, слава богу. Не забудьте, товарищи! Если переводчик или охрана спросит: нас сорок три! Драй унд ферцих! А если, наоборот, станут сами считать — нас и было тридцать девять!
— Спросят они нас, как же! Не настолько они идиоты! Сами сосчитают…
— Пока не считают — молчим! А там видно будет.
День пошёл своим чередом в тревожных мыслях, тяжёлой дремоте, разговорах, со вспышками раздражения, гнева, отчаяния… всё как всегда в этом эшелоне горя, едущем неизвестно куда.
Граница
Неожиданно поезд дал гудок, стал тормозить и остановился. Это было странно — остановка среди дня. Состав стоял, но привычных команд слышно не было, и двери не открывались.
— Где мы? Что это? — стали спрашивать с разных сторон.
Парни, привычным уже способом взобравшись на плечи друг к другу, выглядывали в окна.
— Станция какая-то, похоже. Путей много. Но ничего толком не видно…
— С нашей стороны видно. Платформа… надпись не по-русски… А! Вот это что… — Парень произнёс незнакомое Вале название станции. — Это мы в Польше, значит?
— Сам ты Польша, Колька. Это Белоруссия.
— Она и есть Польша, — встрял кто-то в разговор. — Недавно ещё была Польшей, ты не знаешь, что ли? Эти места в Польшу входили до тридцать девятого года.
— Ладно, неважно, как что называется, сейчас тут один чёрт — фашисты. Здесь, стало быть, у них здесь глубокий тыл, раз они остановились среди дня и не боятся?
— Атас! Солдаты! — Парни едва успели сесть, как двери открылись.
— Шнеллер! Шнеллер! Raus aus den Waggons!
— Чего-чего? — переспрашивали пленники…
— Выйти из вагонов велят, — перевёл Костас.