Когда всё сено было разбросано пышным слоем и немного проветрилось, ребята принялись сгребать его в кучи, которые Клаус подхватывал на вилы. Он забрасывал сено в телегу, а Тиль утаптывал, чтобы больше поместилось.
— Я тоже хочу Тилю помогать! — вдруг заявила Лизхен. — Ишь какой хитрый — самую лёгкую работу взял!
— Не думаю, что это лёгкая работа, Лиз, — сказала Валя.
— Ну иди, — откликнулся с телеги Тиль, — посмотрим, на сколько тебя хватит!
Девочка радостно бросила грабли и уцепилась за руку брата, чтобы забраться.
— Давай-давай, прыгай сильнее! — командовал Тиль сестрёнке. — Ты же лёгкая. Будешь просто наступать — ничего не утрамбуешь!
Лизхен запросилась на землю уже минут через десять.
— Я устала! Давайте я внизу буду работать!
— Ты же говорила — лёгкая работа, — подначил отец.
— Прыгать в телеге неудобно! И ходить по сену трудно — оно неровное!
Клаус подал дочери руку — помочь спуститься, но не преминул заметить:
— Вот видишь, сто ударов по чужой спине — ерунда![105]
Какие такие удары? — машинально подумала про себя Валя… непонятно… через мгновение догадалась: поговорка какая-то. И вдруг вспомнила любимое бабушкино: «За чужой щекой-то зуб не болит», и ещё: «Чужая работа — невеликая забота». Точно — это про то же самое!
Лизхен спустилась и села передохнуть, прислонившись к колесу, однако через некоторое время отец напомнил ей, что все остальные работают. Пришлось и девочке браться за свои грабли. Валя про себя поразилась: такая маленькая, а как Клаус с ней строго.
Наконец сено было уложено в телегу, укрыто брезентом, и Тиль с отцом отправились в усадьбу. Валя осталась с детьми. Клаус велел всем троим поесть и отдохнуть. Они разгрузят телегу и вернутся, чтобы приняться за второй стог.
Ребята устроились на большой столовой клеёнке, которую Марта дала, чтобы не сидели на сырой земле, и разобрали продукты из корзинки. Там оказались пять кусков хлеба, пять крутых яиц, с дюжину варёных картофелин, небольшое кольцо домашней колбасы, баночка с солью и бутылка воды.
— Колбаса! — в два голоса завопили дети.
Валя улыбнулась бурной детской радости. Даже в этой вполне благополучной сельской жизни они далеко не каждый день видели мясо.
Конечно, это был вовсе не голод, но радость от того, что лишний раз в неделю им дали колбасы, была у ребят неподдельной. Частенько мясо или колбаса доставались только Клаусу и Тилю. Валя первое время очень удивлялась про себя: как это так — лучшее не детям? А потом поняла: детей приучали к мысли, что, если у главных работников не будет сил для тяжёлого труда, — не будет еды у остальных.
С острым чувством вины Валя поймала себя на этих размышлениях о колбасе, которой мало достаётся детям. В её стране, даже в их городе, где не было боёв, люди голодали, радовались любой добытой картофелине, делили друг с другом последний стакан пшена или перловки, а слухи, которые тогда доходили о блокаде Ленинграда, где голод становился всё страшнее, ужасали. А она тут сокрушается, что детям, видите ли, колбасы не хватает. Злые слёзы выступили на глазах. Валя отвернулась и вытерла их ладонью. Сидящие рядом ребятишки не виноваты в этом, напомнила она себе.