– Реа плохо себя чувствовала, и я отправил ее спать пораньше, – солгал Лексос, надеясь избавить сестру от отцовского гнева.

Васа ничего не сказал и даже не спросил про Ницоса и Хризанти. Но отец редко обращался к ним по отдельности и смотрел на детей как на единое целое.

– Я подумал, что можно воспользоваться моментом и обсудить планы, – предложил Лексос, пока Васа усаживался, и слуга наливал хозяину вино.

Отец опять не ответил, но юноша посчитал это добрым знаком, направился к нему и опустился на колени.

Васа подцепил вилкой большой кусок рыбы, уронил на свою тарелку и принялся нарезать. Масло брызнуло Лексосу в лицо, но он даже не поморщился.

– Пожалуй, чем больше правды в нашем плане, тем лучше, верно?

– Правды? – фыркнул Васа, глядя в тарелку. – А рыба неплохая.

Лексос моргнул.

– Вот и замечательно, но я говорил о матагиосе, – он перевел дыхание, стараясь следить, чтобы голос не дрожал. – Совет поймет, что ты еще жив, если я приду на очередное собрание без матагиоса.

Сначала юноше показалось, что Васа не совсем понимает, о чем речь, но, когда отец отложил вилку, Лексос заметил, как крепко тот сжал ножку бокала с вином – до побелевших костяшек.

– Прошу прощения? – переспросил Васа.

Лексос сразу пожалел, что встал на колени настолько близко к нему.

– Мы поступим так только для вида, – заверил он отца. – Конечно, власть будет твоей, даже если выполнять все буду я.

Васа посмотрел на Лексоса. Пламя свечей дрогнуло, бросая изломанные тени на лицо отца и подчеркивая гримасу отвращения.

– Не так сильный человек берет свое, – тихо проговорил Васа. – Он не просит разрешения у отца.

«Мала», – подумал Лексос. Почему Васа не понимает, что не этого он хочет?

– Отец, я не…

– Вон! – прорычал Васа. – Смотреть на тебя не могу.

Лексос поднялся на ноги, понимая, что спорить не о чем. Васа уже сделал шаг навстречу, согласившись с планом сына, но вряд ли продолжит идти на уступки. Юноша не собирался давить на отца, даже если это было необходимо для того, чтобы осуществить желаемое.

Он покинул столовую и не заметил, как ноги принесли его в обсерваторию, находившуюся в самой высокой башне, – единственное место в Стратафоме, которое Лексос считал по-настоящему своим.