Юноша повел ее по другому коридору, заваленному камнями, но вдруг резко повернул в сторону и нырнул во мрак через проем в стене, который Реа не заметила.

– Не бойся, – сказал Михали, протягивая руку. – Пауков тут нет.

Смысла поворачивать назад не было.

Реа приняла его теплую руку, крепко стиснула ладонь Михали и шагнула вслед за ним. Воздух будто прилип к легким, на языке чувствовался затхлый привкус пыли.

– Погоди, – проговорил Михали.

Раздался щелчок огнива, вспыхнул фонарь на стене. Пламя заливало комнату дрожащим золотым светом. Реа моргнула и огляделась.

Сперва она заметила книги. Целые стопки, сморщенные и плесневелые, с подписями на святом тизакском. Многие являлись рукописными копиями одного и того же издания: название на обложках было одинаковым.

Рядом лежали одеяния, черные и бесформенные, и разные серебряные предметы. Они потемнели от времени, приняв нездоровый зеленый оттенок, а изящные узоры потрескались.

– Что это? – спросила Реа и поднесла к лицу чашу, в которой, вероятно, возжигали благовония. От нее еще исходил сильный аромат, сладкий и пряный, с ноткой чего-то ядреного.

Верующие, почитавшие святую, тоже использовали благовония, и Реа внезапно вспомнила, как сидит рядом с ней и теребит прядь маминых темных волос.

– Вещи и книги удалось спасти из церкви до того, как ее разрушили, – объяснил Михали, склонив голову, чтобы не удариться о низкий потолок.

Реа почувствовала горечь и боль юноши. В интонациях Михали прорезались скорбные нотки.

– Облачения патре, светильники для благовоний, молитвенники.

– Все для моей матери?

Реа и представить не могла, чтобы сейчас кто-то сделал бы подобное для Васы, стремился бы сохранить память о нем.

– Для Айи Ксиги, – поправил Михали.

– Какое милое уточнение, – пробормотала Реа, но без обиды в голосе. Как она могла сердиться здесь, где рукой подать до материнского наследия?

Она обогнула вещи, наклонилась и осторожно погладила пальцами пыльные корешки. Может, Михали согласится взять какую-нибудь книгу домой и перевести несколько страниц для Реи? Ей следовало бы выучить старый тизакский, раз выясняется, что мать была из рода святых.

У дальней стены, которой едва касался свет фонаря, возвышался пьедестал вроде того, который Реа видела в церкви Парагу, но без портрета. Без лика матери, приносящего утешение.

Девушка развернулась, озираясь по сторонам.