Щекастый мальчик спал, уткнувшись лицом в грудь матери, похожий на увеличенного в несколько раз младенца. Мама-Пежо вернула руку на плечо сына, посмотрела на Сашу и сказала:

— Ему очень тяжело здесь. Жарко, и они так кричат все время.

Видно было, что и ей тоже здорово досталось. Кудряшки совсем обвисли, царапина на щеке воспалилась, лицо было измученное и серое. Даже ее тесный автомобильчик изнутри напоминал теперь поле битвы, в которой женщина из Пежо очевидно терпела поражение, — сломанные карандаши, исчерканные мятые бумажки, опрокинутый термос. И Саше вдруг пришло в голову, что кругленькая противная Амбридж ни разу не ходила с остальными в туалет и, значит, устраивалась как-то иначе, одна, и вряд ли так уж далеко, а после неудачного штурма Газели не выходила из своей машины вовсе. Сколько прошло времени, часов пять? Шесть?

— Вам никуда не надо? — спросила она. — Хотите, я посижу с ним немножко?

Мама-Пежо поджала губы.

— Вы не справитесь. С такими детьми, простите, надо уметь обращаться. Этому учатся специально.

Ну еще бы. Конечно. Если ты не мать, все тебе начинают рассказывать, чего ты не понимаешь и не умеешь. И ведь не уйти уже, неудобно.

— Он вас не знает, — продолжила мама-Пежо другим голосом, мягче. — Испугается, может вас ударить. Ему вообще в машине не нравится, особенно когда стоим, в пробках очень трудно всегда. Мы долго учились, привыкали, знаете — сначала десять минут, пятнадцать, я ночью его вокруг дома возила, по дворам. Ночью нет никого, можно быстро, он любит быстро и засыпал даже, и я тогда подольше ездила. Но чтобы так долго... И мы стоим же еще, понимаете? Не знаю, сколько он еще продержится.

— А может, его покатать? — спросила Саша. Ясно было, что она тут застряла. — Ну, знаете, как маленьких катают. Когда он проснется. У вас же есть коляска? Можно пойти по проходу. Туда, потом обратно. Я все равно собиралась. Попросим, чтоб не шумели.

— Да, да. Покатать, — повторила мама-Пежо рассеянно. — Скажите, почему вы с ними не пошли? — и подняла наконец глаза, как если бы все, что они говорили прежде, не имело значения и настоящий разговор начался сейчас, с этого вопроса.

— Мне кажется, это бесполезно, — ответила Саша и осеклась, потому что вот так прямо пока даже думать ни разу себе не позволила, а тут вдруг сказала вслух. Ничего себе, выбрала момент.

Женщина с ребенком на коленях продолжала смотреть на нее снизу вверх, пристально и серьезно, и едва заметно кивнула.

— Не помешаю? — спросили сзади, и кто-то коснулся Сашиного плеча. — Извините, не могу больше там одна.

Ладонь у грустной красавицы из Порше была прохладная. Кольца она сняла, и на пальцах белели нежные полоски, и пахла она жасмином и бергамотом, а волосы стянула в изящный узел на затылке. И Саша внезапно очень ей обрадовалась.

— Знаете что, — сказала она. — Знаете что? А давайте все-таки сходим. Ну правда, что сидеть-то на одном месте. Они, наверное, грузовик открыли уже.

— А давайте, — улыбнулась женщина из Кайен и сразу стала еще красивее. Ничего плохого не могло случиться с человеком, который так улыбается и так выглядит, просто не посмело бы случиться. Нужно было только держаться поближе, чтобы это зыбкое чувство не развеялось раньше времени.

— Он только заснул, — с упреком сказала мама-Пежо из темной машины. — Я еле его успокоила.

Сейчас она попросит остаться и ждать с ней, поняла Саша, и уйти уже точно станет нельзя. Женщина-Кайен молчала и пахла жасмином.

— Если что-то все-таки начнут раздавать, — наконец сказала мама-Пежо. — Я не очень в это верю, но вдруг. Вы тогда попросите, пожалуйста, чтобы нам отложили. Если не трудно.

— Конечно, — быстро ответила Саша. — Господи, ну конечно, не волнуйтесь. Мы сами. Мы вам всё сюда принесем. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 13:34