— Вы поймали его? — спросила мама-Пежо. — Вы же поймали его, да?..

— Где ваш начальник? — перебила женщина-Мерседес. — Где капитан?

Лейтенант не ответил. Казалось, он только сейчас понял, что пистолет до сих пор у него в руке, и неприятно этому удивился. Он поспешно отжал курок и принялся старательно запихивать свой «макаров» назад в кобуру, думая о том, что толстый капитан лежит сейчас в семи сотнях метров отсюда на спине с уродливым черным пятном на груди и сердито смотрит в потолок и от распоряжений неприятной бабы из Мерседеса поэтому совершенно свободен.

— Не поймали, — ахнула мама-Пежо, и глаза у нее сделались круглые.

— Лейтенант! — резко сказала женщина-Мерседес, и он вздрогнул и обреченно поднял голову.

— Нет, — сказал он. — Не поймали.

— Насколько он опасен? — спросила женщина-Мерседес, и старлей вспомнил ласковую улыбку, разбитые губы, и как человек в наручниках протянул руку, и он отдал ему ключ, просто отдал, потому что возразить было нельзя.

— Что он сделал? — спросила мама-Пежо. — Ну говорите уже, мы имеем право!.. Он что, убил кого-нибудь?

Стало очень тихо, и все посмотрели на него. Несколько сотен человек молчали и ждали его ответа.

— Да, убил, — сказал старлей. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 08:28

— ...Локтем можно порвать твою тряпку, — зло сказала нимфа, — нафига ее поднимать вообще! Ну что за тачка дурацкая, то ветер, то мухи!..

— Садись давай! — огрызнулся Кабриолет; он успел уже открыть багажник, и складная мягкая крыша поехала вверх разворачиваясь. — Ее попробуй порви еще. Садись, говорю!

— Да не полезет он, — сказал старлей. — Ну зачем ему, он сидит сейчас где-нибудь, прячется...

— А ты вообще помолчал бы! — крикнул Кабриолет из-за руля. — Полиция тоже, иди лови своего маньяка лучше!

Влепить тебе по шее, козлина, подумал старлей. Выволочь из машины, нагнуть мордой вниз и повозить по капоту, сразу завизжишь. Все вы визжите, жлобы, когда вас берут за жопу, все одинаково.

— Ну ты ж его поймаешь? — спросила нимфа и подошла ближе, испуганная и нежная, и ярость его сразу погасла. — А то чего-то правда стремно.

Пахла она оглушительно, вся целиком.

— Не бойся, — ответил он. — Все нормально будет, — и тут же устыдился, потому что слова эти звучали глупо и не были обещанием, он просто не мог ничего пообещать ей — тем более когда вокруг было столько народу. Но смотрела она по-другому, теплее, как будто наконец увидела его, как будто на нем уже не было формы, а был вместо этого галстук, и хороший пиджак, и белая глаженая рубашка с уголками, жесткими от крахмала.

— Ты сядешь или нет? — завопил козел из кабриолета, и она закатила глаза, едва заметно пожала плечами и улыбнулась — не всем, только ему, лейтенанту. И он улыбнулся тоже и впервые за последние двадцать четыре часа почувствовал себя очень, очень живым.

И конечно, тут же за спиной у него раздался холодный голос: