10

Единственное, что нарушает тишину, — это скрип карандаша по бумаге и шуршание листков. Папа пишет, устроившись на раскладушке, а я неподвижно лежу рядом. Я почти вижу, как он в задумчивости грызет кончик карандаша. Он снял очки и положил рядом с собой и, разумеется, будет очень долго искать их по всей комнате, учитывая, что мамы сейчас рядом нет, да и я вряд ли смогу помочь.

Он покрывает листок мелкими, очень ровными рядами цифр и многоэтажными формулами. Что он там считает? Это всегда оставалось для меня загадкой, хотя разгадать ее, пожалуй, было очень просто. Нужно было всего лишь спросить. Что там, на его бесконечных листах и листочках? Формула вечного счастья? Молекула живой воды? Секрет вечной жизни? Я бы ни капли ни удивилась, узнав, что он работает над чем-то подобным. Что же ты пишешь?

Пап, я обязательно спрошу тебя об этом. Это первое, о чем я спрошу тебя, как только опять научусь говорить.

Папа скрипит карандашом, не останавливаясь ни на секунду. Неужели у тебя не устает рука? Да и как ты можешь так спокойно писать, когда совсем недавно, на этом самом месте, отправил в нокаут большую любовь своей единственной дочери? Неужели тебя не гложут сомнения? И ты не ломаешь голову над тем, стоило ли его прогонять, обзывая засранцем? Ты вообще помнишь о том, что здесь произошло? Или с помощью цифр твоя память избавляется от всего, что может хоть самую малость омрачить твое существование?

Дверь скрипит и открывается, а звонкие каблучки медсестры стучат даже задорнее обычного.

— Ну, как вы тут?

— Мы? Тут? — Я почти уверена, что папа уже озирается вокруг в поисках очков. — Мы все так же… Где же?.. Одну минуточку…

— Что вы ищете? Очки потеряли? Вот же они, рядом с вами! Вот. Подождите, я вам сейчас подам…

Каблучки стучат по направлению к папе, и я сжимаюсь в комок. Это мой папа, девочка. Держись от него подальше, иначе я тебе не завидую.

— Спасибо, — говорит папа и наверняка расцветает самой обаятельной из всех своих смущенных улыбок.

— Не за что. А что это вы все время пишете? Я уже давно хотела вас спросить.

Нет! Не говори ей, пап! Ни в коем случае! Пусть это будет наш с тобой секрет. Помнишь, как мы не сказали бабушке, почему ее кошка не слезает со шкафа? Я никому не говорила, что ты по рассеянности на целый день запер ее в этом самом шкафу вместе с книгами, клянусь тебе! Об этом никто не узнал, потому что это был наш секрет, так что не выбалтывай лишнего этой выскочке!

— Так что это у вас? — поет она.

— Это сложно, я не знаю, как вам объяснить.

— А вы попробуйте, я уверена, у вас получится.

— Это формула, над которой я работаю уже много лет, — начинает папа, и я узнаю эту многообещающую протяжную интонацию.