Я кашляю так сильно, что нет никакой возможности лежать неподвижно. Я хватаюсь руками за горло, но это не помогает. И тогда я сажусь в кровати.

— О! — говорит подозрительный тип. — Мне понравилось.

— Мне тоже, — отвечаю я и сама удивляюсь тому, как хрипло звучит мой голос.

— Я знал, что ты притворяешься.

Я так привыкла разговаривать сама с собой, что даже не возражаю. Да и зачем? В конце концов, правда — это только то, в чем мы сами себя убеждаем. Неплохо, что в тридцать один год я понимаю хотя бы это.

Между тем ослепительно яркий солнечный свет льется сквозь открытое окно облезлой больничной палаты, заставляя меня щуриться и вытирать слезы. Шутка ли — шесть дней, вернее, семь совсем без света?

И глядя на слезы, которые градом катятся у меня из глаз, подозрительный тип удивляется:

— Что, не притворяешься? Так надо же кого-нибудь п-позвать…

Оказывается, когда он волнуется, то начинает заикаться.

— Ну, я п-пошел…

Мои глаза постепенно привыкают к свету, и мне удается рассмотреть комнату. Она почти пустая и очень унылая. Моя кровать, рядом капельница с пузырьками и тумбочка с какими-то аппаратами. Напротив у окна раскладушка и стул. А на стуле — папин пиджак. И тут у меня появляется мысль, которую я без ложной скромности могу назвать гениальной: в кармане пиджака наверняка лежат ключи от моей квартиры.

— Я п-пошел, — растерянно повторяет подозрительный тип, не двигаясь с места.

Я смотрю на него. Человек, который только что заставил меня пережить несколько секунд идеального блаженства, невысок, но хорошо сложен. На нем темная футболка и джинсы. Его волосы коротко подстрижены и скорее светлые, чем темные. И когда он смотрит на меня немного грустно и очень внимательно, я вдруг твердо понимаю, что теперь с ним тоже не может случиться ничего плохого.

— Я п-пошел, — в третий раз говорит он, но нам обоим уже ясно, что он никуда не пойдет. То есть, в буквальном, физическом смысле, он может приходить и уходить, но в смысле глубинном это совершенно ничего не меняет.

Он поднимает на меня глаза, полные растерянности. Не так-то легко уйти от безупречного блаженства, и еще неизвестно, что приятнее — почувствовать его самому или подарить ближнему. От такого не уйдешь, даже если захочешь. И даже когда все шесть чувств в один голос кричат, что надо бежать, тоже не двинешься с места.

Подозрительный тип стоит совсем неподвижно, кажется, даже не моргает.

А потом он делает еще один глоток из бутылки и снова наклоняется ко мне.

В этот раз нет ни пожара, ни бесчисленных колючих песчинок, но вода — прохладная и немного сладкая на вкус. Его губы смыкаются на моих, а его руки держат меня бережно, как драгоценность.

Подозрительный тип внимательно оглядывает меня с ног до головы.

— С открытыми глазами ты гораздо красивей, — задумчиво произносит он.