Фихшейза больше нет.

Нечего защищать. Не за что бороться. Если ты не принимаешь Вэйрэна, то твой единственный путь – на юг. В Ириасту.

Чтобы выжить. Оправиться от ран. И, быть может, отомстить.

И дороги, тракты, тропки, броды наводнили беженцы. Те, что шли из Горного, убегая от закона асторэ. Те, кто теперь покидал Фихшейз. Крестьяне, солдаты, горожане, не успевшие взять ничего из нажитого добра, и конечно же чудовища в человеческом обличье.

Убийцы, мародеры, садисты и все те, кто воспользовался хаосом, чтобы творить темные дела.

Этот живой поток тысяч и тысяч усталых, голодающих, больных, раненых, умирающих, отчаявшихся людей казался нескончаемым, пускай и оставлял после себя сотни тел – на обочинах, в полях и рощах – тех, кто больше не мог идти.

В Ириасте выставили кордоны, но поток прорвал их, порой насаживаясь на копья и не боясь стрел. Смял, разметал и двинулся дальше. Его гнала война, которая отставала иногда на неделю, а иногда и на день.

Армия Ириасты не встречала врага у границ. Отошла к Лентру и ждала его, собравшись в огромное войско за Ситой – широкой рекой с обрывистыми берегами и коварным течением.

Дэйт и Мильвио отступали, как и многие другие. Треттинец знал пути, тайные тропы и проходы через дикие рощи и непролазные болота. Они успевали опережать то, что шло с севера, но все равно уже несколько раз оказывались в битвах.

В первый раз это случилось под стенами Тугста, города в центральном Фихшейзе, атакованного дарийскими отрядами. Тогда пришлось туго, и они вместе с еще тремя сотнями солдат из совершенно разных отрядов до полуночи защищали перекресток, понимая, что, если побегут, им ударят в спину и перебьют по одному.

Уходили во мраке, рассредоточившись по лесам и не появляясь на трактах еще неделю.

Затем был бой с ротой мародеров в безымянной деревеньке, и в живых осталось всего шестеро. Потом схватка в лесу, на поляне, заросшей папоротником, с людьми фихшейзского барона, решившего повесить тех, кто пришел на его земли и убил его оленя. А после, уже на границе Фихшейза, они угодили в мясорубку Ситоу, в которой на земле остались лежать шесть тысяч славных бойцов, пытавшихся защитить отступавших беженцев, продержавшихся на высотах у города два дня и павших, только когда по ним нанесли удар другие.

В той битве Дэйт выжил лишь благодаря Мильвио и Редику, фихшейзцу, присоединившемуся к ним за два дня до разгромного поражения. Они пробились, смогли вырваться из окружения, провожаемые кровавым закатом.

– Так что? – Мату повторил вопрос, выдернув Дэйта из тяжелых воспоминаний.

– Двадцать всадников против восьми пеших, один из которых ранен, – дурной расклад, – сказал плечистый кузнец Лесос, баюкая на коленях огромный молот.

– Это разведка. – Редик поморщился из-за раны в ноге. – Они уходят от авангарда далеко вперед, порой на лигу-две. Здесь безлюдные места, никто из них не ждет нападения. Уже привыкли, что ириастцы сдают все, что севернее Ситы. У нас есть шанс.

Сухонький жилистый треттинец Нацио разгладил жиденькие усики над тонкой губой:

– Ты ходишь как подстреленный гусь. Толку от тебя в бою, прости, мало. Лесос может из кого-нибудь выбить дух кузнечным молотом, но, будем честны, сила и умение – вещи разные, мой друг. Очевидно, что опытный мечник или пикинер на коне не даст себя так просто укокошить тому, кто никогда не был солдатом.

– Я был солдатом, – проворчал кузнец. – Давно. Но интендантом.

– Ну, мои извинения и сожаления, любезный. – Нацио чуть поклонился, придерживая широкий, измаранный царапинами и выбоинами фальчион. – Мату стреляет неплохо, и у него еще два болта. Одного всадника, если повезет, он снимет. Девки с луками управляться умеют, но если к ним подберутся вплотную, то плакали их красивые головы.