– Не смей! Даже думать об том не смей! Никому ты здесь больше помочь не сумеешь. А навредить можешь легко. Знаешь, кому в первую очередь навредишь, когда обернешься окончательно? Тем, кого больше всего любила при жизни. Хочешь ты для них такой доли? Отвечай! Да не прячься за мороком, знаю я все ваши уловки. В глаза мне смотри и отвечай!

Бабушка всегда была доброй. Даже когда Нина разбрасывала свои игрушки, она никогда ее не ругала, а ту невидимую тетю ругала. Захотелось обратно в дом, забраться в теплую мамину постель, укрыться одеялом с головой, прижать к себе Клюкву и все забыть. Но какая-то невидимая сила заставляла ее оставаться на месте, тянуть шею в попытке услышать что-то очень важное.

– Семь дней у тебя осталось, девочка. – Теперь в бабушкином голосе не было злости – одна только усталость. – Как закончится русалья неделя, никто тебе помочь не сумеет. Даже я. Если ты к тому времени не решишься, если будешь цепляться за то, что больше уже не твое, перекинешься в одну из них. Кыш! Я кому сказала, кыш! Ишь подслушивать они удумали!

Туман закачался из стороны в сторону, как будто это бабушка раскачивала его взмахом рук. Нина почти видела этот жест. Так бабушка отгоняла на озеро утку с утятами и говорила точно так же – кыш!

– …А если перекинешься, – продолжила бабушка прерванный разговор, – то не жди от меня пощады. Если не я, так Нина тебя достанет. Поверь, у нее сил поболей, чем у меня будет. Нина! Эй, слышишь меня, Нина? А ну-ка ступай в дом, пока я тебя навкам не отдала!

Она знала. Все это время бабушка знала, что Нина здесь, прячется в тумане и подслушивает. Навкам она ее не отдаст, но наказать сумеет. Бабушка у нее добрая, но строгая, куда строже, чем мама. Нина испуганно вздрогнула, сделала глубокий вдох, обернулась и едва не вскрикнула, когда в прорехах тумана увидела черную тень с огненно-красными глазами…

– …Эй, ты как? – Ее плеча коснулась горячая ладонь, и Нина снова едва не закричала. – Ты вообще здесь?

Чернов нависал над ней, перегнувшись через стол, смотрел внимательно и немного опасливо. За нее боялся? Или ее?

Нина решительно встала из-за стола. Так решительно, что Чернову даже пришлось отшатнуться.

– Побудь здесь, – попросила она. Нет, не попросила – приказала. – Я скоро вернусь, а ты присмотри за Темой.

Надо было сказать «пожалуйста», но она не стала, тонкие нити морока становились прозрачнее с каждой минутой, ей нужно спешить.

Символы на засове светились ровным светом. Это хорошо. Это значит, что Чернов и ее сын в безопасности. Нина отодвинула засов, решительно переступила порог и закрыла за собой дверь.

У Темной воды туман сделался густым, почти таким же густым, как в ее видении. Или в воспоминании… Нина всмотрелась в ускользающие узоры морока, нашла нужную нить, потянула. Эта нить была ярче остальных, она мерно пульсировала, словно в такт невидимому сердцу.

– Иди сюда, – позвала Нина шепотом. – Не бойся. Я просто хочу поговорить.

Она не была уверена, что та, кому адресован этот зов, придет. Но бабушка говорила, что Нина сильная. Надо доверять и бабушке, и своей силе.

Из тумана показалась рука. Тонкая девичья рука с черными серпами когтей. Она слепо шарила перед собой, словно нащупывая путь, и Нина бесстрашно потянулась к ней навстречу. Рука была холодной, неживой, черные когти легонько черкнули Нину по коже, но не до крови, не оставили следов.

– Я пришла. – Навка вышла из тумана полностью, встала напротив Нины. – Зачем звала?

– Чтобы помочь. Я способна тебе помочь. Ты ведь знаешь?

– Теперь знаю. – Мертвая зябко поежилась, и тяжелые капли сорвались с ее мокрых волос, прожигая в тумане дыры. – Ты могла бы стать одной из нас. – Синюшные губы расползлись в усмешке.

– Но не стала.