Медсестры начали готовить меня, и в тот момент, когда они вставили иглу капельницы мне в руку, у Джо закружилась голова, и он присел. Все тут же бросились к нему, хватая по дороге апельсиновый сок и нюхательные соли.
На протяжении всей беременности я говорила Бо и Хантеру: «Это ваш ребенок». Мы сказали им также, что они могут выбрать имя. Из сотен имен, которые мы обсуждали, для девочки они выбрали Эшли и Коллин. Из этих двух вариантов мне больше нравилось имя Эшли, поэтому, когда ребенок родился, мы назвали ее Эшли Блейзер Байден. Блейзер – девичья фамилия моей любимой бабушки Джейкобс.
У Эшли был нормальный вес – шесть фунтов восемь унций[16], – но она казалась невероятно маленькой. Она была какой-то знакомой и чужой одновременно, и мы все четверо немедленно влюбились в нее. С первого дня я знала, что Джо будет баловать ее – или его, если родился бы мальчик. А Бо и Хантер ее просто обожали. Они окружали ее такой нежностью, какая казалась странной для мальчиков десяти и одиннадцати лет. Мы привезли ее домой, и каждый из нас знал, что наша семья стала полной.
Один из самых сложных моментов, когда ты имеешь дело с младенцем, состоит в том, что он постоянно меняется. Ты неделями или даже месяцами усиленно учишься его кормить, успокаивать или просто укладывать спать. Ты придумываешь какие-то хитрые способы: вот так надо пеленать, вот такую песню спеть, – и получаешь несколько благословенных мгновений покоя. Но потом, когда тебе кажется, что ты наконец к нему приноровилась, ты просыпаешься – и видишь другого ребенка. И вот Эшли уже не хочет, чтобы ее бережно заворачивали в одеяло, – она хочет ерзать и размахивать руками. Теперь она ненавидит некогда любимую еду или игрушку и, получая ее, лишь начинает сердиться. Необходимость постоянно подстраиваться раздражает, но в то же время ты понимаешь, что изменения неизбежны. Есть книги, целиком посвященные постоянно меняющейся природе навыков, привычек и индивидуальных особенностей маленьких детей. Неслучайно родители малышей видят разницу между периодами, когда ребенку два, а затем два с половиной года. За эти шесть месяцев могут произойти колоссальные изменения. Мы становимся гибкими, имея дело с младенцами и малышами, потому что у нас нет другого выбора.
Однако когда дети становятся старше, мы уже не так часто подстраиваемся, и изменения порой застают нас врасплох. Мы привыкаем к людям, которых знаем, и нам приятнее думать, что они всегда будут такими, какие они есть. Дети превращаются в подростков или молодых людей. И когда это происходит, бывает трудно перестать воспринимать ребенка как маленького мальчика, который ловил змей, или маленькую девочку, которой нравились уроки балета. Приходится заново узнавать этих людей – тех же самых, но уже других, с чертами, напоминающими вам о детях, которых вы знали, но с новыми идеями, новыми надеждами, новыми проблемами и новыми устремлениями.
Жизнь Джо была отмечена такими тяжкими утратами. Потеря ребенка стала моим ночным кошмаром.
Джо не довелось пройти этот путь со своей малышкой Наоми. Он годами рассказывал мальчикам истории о Нейлии, но об их маленькой сестренке никогда не упоминал. Однажды, когда у него спросили, сколько у него детей, он ответил: «Четверо». На такие простые вопросы не всегда есть правильный ответ. Он не просто потерял ребенка, которого любил, – он потерял шанс узнать этого ребенка. Все эти воспоминания о днях рождения и рассказах перед сном, о том, как он учил ее кататься на велосипеде и как вел к алтарю, были украдены до того, как все это случилось. У нее была целая жизнь, которая могла бы состояться. Ему было сложно высказать свою боль. В браке, даже самом долгом, у тебя в душе есть какие-то уголки, где ты находишься один.
Вскоре после рождения Эшли мы повезли показать ее Хантерам. Я могу сказать, что они были искренне благодарны за этот визит и смотрели на девочку так, словно это была их собственная внучка. Но я знаю, что им все равно было больно от напоминания о том, что они потеряли.
В один прекрасный день Джо спокойно произнес: «Наоми сегодня исполнилось бы четырнадцать». Иногда я поражаюсь его силе. Жизнь Джо была отмечена такими тяжкими утратами. Потеря ребенка стала моим ночным кошмаром. Есть моменты, когда я сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь стать прежней. Но потерять двоих детей и жену! При этом Джо сохранил веру в Бога, надежду и веру в жизнь. Несмотря ни на что, он умеет радоваться. Есть одно стихотворение Халиля Джебрана, которое напоминает мне о Джо:
Эшли было всего шесть лет, когда одноклассница поделилась с ней своим знанием о том, что Бо и Хантер не ее «настоящие братья». Я узнала об этом от учительницы, которая в отчаянии позвонила сообщить мне, что у Эшли истерика и они не могут ее успокоить.
Я была в шоке. Во‐первых, от того, что существуют такие подлые шестилетние девочки, а во‐вторых, от того, что они болтали о «ненастоящих» братьях Эшли. Что это вообще означало? Что есть на свете более настоящего, чем проводить свою жизнь с двумя мальчиками, которые заботятся о тебе и с которыми ты сражаешься за место перед зеркалом в ванной? Что более реально, чем общие дни рождения и рождественские праздники, а также секреты, которые вы скрываете от родителей? Как эта связь может ослабеть из-за процентов общей ДНК?
Мы еще не говорили Эшли о первом браке папы и о смерти его жены и малышки-дочери. Я думала, что это будет слишком пугающе, и мне не хотелось, чтобы у нее возник страх потери родителя или брата. Время еще не настало – она была слишком маленькая, но теперь выбора не было. Я начала было объяснять, но Эшли снова залилась слезами. Это было ужасно. Как я и предполагала, она не все до конца понимала, но была расстроена тем, что услышала.
Это был сложный момент для меня как для матери. Нам снова и снова приходилось убеждаться в том, что из-за публичного статуса нашей семьи люди испытывают потребность высказаться по поводу наших личных взаимоотношений, чего они не стали бы делать в случае с другими семьями. Но даже тем, кто не находится на виду, приходится иметь дело с непрошеными мнениями относительно их выбора: как следует называть их отношения, кто считается «настоящим» и какими будут последствия родительских решений. И все это помимо самоанализа, который мы и так осуществляем, будучи родителями.
В тот день я успокоила Эшли, объяснила, что в нашей семье это ничего не меняет, и заверила ее, что она и ее братья одинаково любимы. В то же время этот инцидент заставил меня задуматься о своих отношениях с каждым из детей. Все эти отношения строились на безусловной любви, но при этом были разными.
Я полагаю, у большинства родителей временами возникает чувство вины из-за «неравного» отношения к детям. У нас с Джо оно точно возникало. Были моменты, когда один из детей мне нравился больше, а другой меньше. Иногда у детей были хобби и выявлялись способности, к которым мы ощущали свою сопричастность, а иногда я просто не понимала, на каком этапе своей жизни они находятся. Бывали периоды или моменты, когда кто-то из детей нуждался во мне больше остальных, и я окружала его вниманием, а остальные этого внимания недополучали. Иногда я сама нуждалась в ком-то из детей больше, чем в других. Так как же нам, родителям, следовать словам из мантры, которую каждый из нас время от времени повторяет: «Я люблю всех одинаково»?
Мои отношения с Эшли оказались иными, чем те, что были с мальчиками. Я выросла с сестрами, и мне было комфортнее с атрибутами традиционного детства девочки: куклами и платьями в рюшах. Мы с Эшли могли – и все еще можем – разговаривать часами. Между нами есть откровенность, от которой я стала зависеть и которую нечем заменить. Если мальчишки были шумными и вечно грязными, то с моей маленькой Эшли я могла сидеть и весь день играть в кукольное чаепитие. Однажды я взяла парней на симфонический концерт – эта идея казалась мне, новоявленной матери мальчиков предподросткового возраста, абсолютно нормальной. Я представляла, как они наслаждаются проникновенными звуками струнных, причудливым звучанием деревянных духовых инструментов и взрывами ударных. У меня в голове был романтический образ утонченных, культурных детей, способных оценить все нюансы музыки Шопена и Чайковского. В итоге мальчики заснули почти сразу же, как погас свет, и Джо не смог даже притвориться сочувствующим. «Кто водит десятилетних детей слушать симфонии?» – высмеивал он меня. Таким ребенком, который может высидеть концерт до конца, стала Эшли.
А еще в наших отношениях с Эшли я видела свои отношения с папой – они возвращались, как песня, поставленная на повтор. Это была моя дочь: она испытывала меня на прочность так же, как я испытывала отца. В результате мы постоянно боролись. Я видела, что она надела слишком прозрачное платье, и говорила: «Сними это! Ты не пойдешь в этом в школу!» Она меняла одежду, но брала платье с собой в школу и там переодевалась, в знак неподчинения мне.
Это была моя дочь: она испытывала меня на прочность так же, как я испытывала отца. В результате мы постоянно боролись.
Джо любит рассказывать историю о битве головных повязок. В 1980‐е, когда все носили повязки, у меня их был полный ящик. Они были всех цветов радуги, в клеточку, в полоску, с бантами, без бантов. Сейчас это звучит странно, но тогда носить повязку считалось очень модным. Эшли стала брать повязки без разрешения. Как вспоминал об этом Джо: «Я просыпался утром, а они уже спорили: “Это