18

В канун Рождества Фернивалы по традиции вместе отправились на полуночную мессу. Обычно эта ночь всегда морозная и ясная, Адам, бывало, останавливался и говорил, указывая пальцем на небо:

– Смотрите! Единственная ночь в году, когда световое загрязнение не мешает любоваться звездами в Лондоне.

Все послушно задирали головы и с улыбкой делились впечатлениями. Но в этот раз он молчал, и девушки, отважившись нарушить тишину, о чем-то заговорили. Когда хор запел “В середине суровой зимы”, Лорен и Дэн, взявшись за руки, пошли к алтарю, чтобы причаститься. Адам немного поколебался и пошел с ними, а Рут и Алекс остались вдвоем. Пока Адам шел обратно к скамье, Рут заметила, как сильно он похудел в последнее время и как красиво его серьезное лицо при свете свечей. Ее сердце сжалось. Часы пробили полночь, и все вокруг повернулись к своим близким, чтобы пожелать счастливого Рождества и сказать, как сильно они любят друг друга. Рут, забыв обо всем на свете, примкнула к Адаму, но он увернулся и подставил щеку – и вместо поцелуя она получила невыразительную пародию на приветствие. Затем Адам отвернулся, чтобы обнять Лорен и пожать руку Дэну. Рут едва не потеряла равновесие, но к ней вовремя подоспела Алекс и сжала ее в крепких объятиях.

– С Рождеством, мамочка! Спасибо, что подарила Лорен такое счастье. Представляю, чего тебе это стоило. Ты у нас настоящая героиня.

Когда пришла пора всем вместе петь рождественские гимны, Рут поняла, что не может выдавить из себя ни звука. На выходе из церкви Лорен тоже бросилась к ней на шею, тараторя, что у нее самая замечательная, невероятная мать, просто святая.

– Перестань, – отмахнулась Рут, – совсем меня засмущаешь. Идем скорее, а то твой отец уже убежал вперед.

Адам не остановился у гипсовой скульптуры в викторианском стиле, изображающей завернутого в ткань младенца Иисуса в яслях, которую недавно установили на заднем дворе церкви. Торопливым, упрямым шагом он уходил от них прочь: руки в карманах, голова опущена.

Ночью Рут все время ворочалась и никак не могла улечься. Она слышала, как наверху по комнате бродит Адам – ему тоже не спится. Может, подняться к нему, попросить прощения и уговорить его вернуться, чтобы снова жить по-прежнему? Она едва спустила одну ногу на пол, как вдруг вспомнила его безжалостный взгляд в церкви, и снова свернулась калачиком в центре огромной холодной кровати. Тридцать лет жить с кем-то бок о бок – это постоянно иметь неисчерпаемый кран общения, который можно включать, когда вздумается: иногда с крана начинает капать, и это раздражает, но стоит его починить – и без него уже никак.

Наступило самое мрачное рождественское утро в жизни Рут. Она встала на рассвете, чтобы выпить утренние таблетки и ввести пессарий. В доме царила тишина. Накинув халат, она спустилась на кухню и занялась индейкой: набила тушку начинкой из каштанов и свинины, затем зашила ее хлопковой нитью и положила сверху пропитанный сливочным маслом отрезок муслиновой ткани, подоткнув его по краям противня. И вдруг она не выдержала: кисловатый запах сырого мяса смешался с тяжелым, жирным ароматом масла, – содержимое желудка подступило к горлу. Рут успела добежать до раковины, и ее рвало раз за разом, будто организм решил полностью очиститься от всего содержимого.

На кухню зашел Адам, уже полностью одетый. Жену он застал лежащей на диване. Нахмурившись, он фыркнул:

– Заболела?

– Нет, меня сильно тошнило, – слабым голосом ответила Рут, указав на раковину. – Прости, не было сил убрать за собой.

– Отравилась или кишечный грипп? – уточнил Адам, скрестив руки на груди.

– Я на восьмой неделе беременности, и меня тошнит по утрам, – объяснила Рут. – Это не заразно, так что не беспокойся.

Адам не смог скрыть свое удивление, но оно тут же переросло в возмущение.

– Вот этого-то я и боялся, – уходя, бросил он через плечо. – Какое-то безумие, сумасшедшая затея! Я позову Лорен, пусть уберет.