Послание Владыки оказало заметное воздействие на верующих, и вскоре под его окормление перешло несколько десятков приходов. При этом епископ назначал во вдовствующие храмы своей епископии и священников из других епархий. Подобный случай произошел осенью 1929 г. с иосифлянским прот. Никитой Игнатьевым.

В Татарской республике противники Заместителя Местоблюстителя разделялись на представителей двух направлений: приверженцев митр. Иосифа (Петровых) и митр. Кирилла (Смирнова), которые значительно более мягко оценивали действия митр. Сергия и никогда не отрицали благодатности таинств, совершаемых сергианским духовенством. Последних возглавлял епископ Чистопольский Иоасаф (Удалов), долгое время являвшийся заместителем митр. Кирилла по управлению Казанской епархией. Летом 1929 г., после трехлетней ссылки в Туруханском крае, еп. Иоасаф поселился в г. Козмодемьянске Марийской области, не прерывал он и своих связей с Казанью. От него с различными поручениями к митр. Кириллу в ссылку (в Енисейск) ездили монахини Казанского Богородицкого монастыря Агриппина (Кукарникова), Вероника (Бусыгина), Виталия и Калерия (Терсинские) и др. Они отвозили ссыльным священнослужителям епархии продукты, письма, вещи и возвращались с посланиями митр. Кирилла. Эти же монахини организовывали обеды для арестованного духовенства, находившегося в казанских тюрьмах.

Другая часть духовенства постепенно объединилась вокруг еп. Нектария: ссыльные священники Аркадий Волокитин, Евлампий Едемский-Своеземцев, монахини закрытых казанских монастырей — Мария (Преображенская), Степанида (Макарова), Анна (Баранова), Агафия (Липина), Мария (Верясова), Мария (Егорова) и другие. Эти священнослужители совершали тайные богослужения в частных домах, принимали приходивших к ним за советами крестьян и при этом жестко проводили деление на «своих» и «чужих», причем в число последних попадали и некоторые представители кирилловцев. Видную роль играли о. Иаков Галахов, бывший профессор Томского университета, в 1918–1919 гг. — член «Высшего Временного Церковного Управления сибирских церквей», а также его сын Николай, до ареста в августе 1930 г. являвшийся заведующим Арским кладбищем. Церковь Ярославских чудотворцев на кладбище выделялась среди казанских храмов. Здесь часто служило ссыльное духовенство, которому из треб разрешалось совершать только панихиды[265].

В здании управления Арским кладбищем собирались многие бывшие профессора Казанской Духовной Академии: В. И. Несмелов, И. М. Покровский, Я. М. Полянский, М. Н. Васильевский, И. И. Сатрапинский и другие, а также ссыльные священнослужители. Основными темами бесед были: положение Церкви в условиях советского государства, вопрос о том, как оценивать многочисленные прещения, накладываемые митр. Сергием на архиереев, его интервью иностранным журналистам и Декларация 1927 г. Почти все считали, что действия митрополита, несомненно, на руку власти, а интервью, фактически оправдывавшее репрессии ОГПУ против духовенства, является актом безнравственным, недостойным совести православного архиерея. В изъятом у о. Иакова Галахова ОГПУ дневнике было записано: «Это интервью произвело на меня угнетающее впечатление, столь оно позорно для главы Церкви, что до сих пор я не могу прийти в себя. Обидно читать его, стыдно перед иностранцами, стыдно перед обновленцами, сектантами… Повторились гонения, началось мученичество, продолжающееся доселе. В тюрьмах и ссылках оказалась лучшая часть духовенства и мирян. Это — беспросветная, затяжная, перманентная духовная пурга, бесовская свистопляска. Церковь фактически уже поставлена в дониконовские условия жизни. Она должна уйти в пустыню»[266].

Включил о. Иаков в свой дневник и слова еп. Нектария о происходившем в стране: «Христианство и социализм непримиримы… Отношение Церкви к советской власти должно быть таким, каким оно может быть к царству сатаны… Сталин решил ликвидировать кулака. Во что обойдется этот опыт народу, каких кровавых слез он будет стоить миллионам народа, руководители сказать не могут. Лучшая часть крестьянства русского обречена в жертву социалистическому молоху»[267]. Сын о. Иакова Николай Галахов в конце лета 1930 г. дал еп. Нектарию согласие на принятие сана и отъезд в с. Падерино Иранского округа на место арестованного и сосланного иосифлянского священника Иоанна Фокина. Однако рукоположение не успело состояться.

Следует указать, что о. Иоанн Фокин был в конце 1927 г. назначен еп. Виктором (Островидовым) благочинным 5-го округа и после ареста Владыки, с декабря 1928 г., окормлялся у еп. Нектария. Отец Иоанн был арестован 16 октября 1929 г. и постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 1 декабря 1929 г. приговорен к 3 годам высылки в Северный край. В обвинительном заключении по его делу говорилось: «Как староцерковный благочинный, имея связь с местным кулачеством, являлся центральной фигурой в кулацко-зажиточной и антисоветски настроенной прослойке. Являясь представителем епископа Нектария, в свое время за а/с деятельность высланного в „СЛОН“, Фокин, в условиях села Падерино и всех селений, входящих в состав 5-го благочинного округа, на протяжении ряда лет держался консервативной косности и, используя свое влияние на верующее население, тормозил ряд не только чисто политических, но и культурных начинаний»[268].

Еп. Нектарий со временем привлек на свою сторону и объединил не только наиболее радикальную часть кирилловцев, но и проживавших в Казани андреевцев — сторонников архиеп. Уфимского Андрея (Ухтомского). Так, миряне А. Ф. Соловьева, Е. А. Антипина, О. М. Антипина были в 1925 г. осуждены вместе с архиеп. Андреем и после отбытия тюремного заключения, в феврале 1930 г., поселились в Казани на положении административно-ссыльных. Они стали окормляться у еп. Нектария и распространять его послания среди крестьян. После ареста, на допросе, О. Антипина так охарактеризовала действия советских карательных органов: «ГПУ нарушило действующие законы Советской власти, свободу совести, вероисповедания и религиозной пропаганды, таким образом, я заключаю, что как ранее жандармерия душила свободную мысль, так и ГПУ теперь делает, с той только разницей, что жандармское управление делало это откровенно и наглее, ГПУ же под прикрытием хороших законов и похитрее»[269].

Интересные факты в этой связи приводятся в биографии еп. Гурия (Павлова), возглавлявшего одно из течений Катакомбной Церкви в 1970–1990-е гг. Рукоположенный 31 октября 1928 г. во иеромонаха, о. Гурий был направлен еп. Вениамином (Троицким) по просьбе архиеп. Андрея (Ухтомского) из Уфимской епархии для окормления группы не признававших митр. Сергия христиан-чувашей. В 1930 г. иеромонах жил в столице Татарии у прот. Аркадия Волокитина. «В это время в Казани находился сосланный епископ Нектарий Яранский, которого ГПУ лишило права священнодействовать. Но епископ Нектарий тайно служил в Казани и тайно совершал хиротонии. Отец Гурий вошел в общение с епископом Нектарием и несколько раз исповедовался у него. Епископ Нектарий отправил о. Гурия ночевать к протоиерею Аркадию. Среди ночи раздался стук в дверь. О. Аркадий быстро уничтожил все, что могло вызвать подозрения у ГПУ. После этого о. Аркадий открыл дверь. Чекисты не заметили ни каноник, ни о. Гурия. Когда Владыка Нектарий услышал рассказ о. Гурия обо всем этом, он сказал: „Это чудо, покровительство Божие“. Было все это перед Пасхой, в Великую Субботу. Несмотря на то, что все были под угрозой ареста, Пасхальную службу о. Гурий провел в укромном месте, в другом доме»[270].

По собственному признанию епископа, окружавших его священнослужителей и мирян объединяло «непризнание митрополита Сергия и то, что все это были люди ссыльные». Многие православные христиане жили тогда ясным ощущением того, что вернулось время первохристианских гонений и, одновременно, настало время антихриста. Владыка Нектарий регулярно устраивал у себя дома тайные богослужения. Квартира его была уставлена иконами, перед ними находился столик, освященный как престол, на котором во время литургии полагался антиминс и Св. Дары. Это были удивительные службы, когда все молящиеся осознавали себя малой частью той первоапостольской Церкви, что много веков назад была также гонима и преследуема. Никто из собиравшихся на тайные богослужения не знал, уйдет ли он с этой службы свободным или будет схвачен выследившими верующих агентами ГПУ.

Один из завербованных осведомителей докладывал, что епископ Нектарий на «богослужебных собраниях» рукополагает священников и диаконов (которых направляет в Иранскую и Чувашскую епархии), вместе с ним служит свящ. Аркадий Волокитин, тоже устроивший у себя дома тайную церковь, при этом епископ и священник «с одной стороны… устанавливают связь с ссыльными людьми в Нарымском крае, Казахстане, Туруханском крае и т. д., а с другой стороны, с Вятской, Уфимской губерниями и соседними культурно отсталыми нацменскими республиками». От ссыльного духовенства и епископата к Владыке Нектарию часто приходили письма, которые через монахов и монахинь закрытых монастырей рассылались в Вятскую и Уфимскую епархию, Чувашскую республику и Марийскую область. «Эта деятельность контрреволюционной организации за пределами города Казани, — писал осведомитель ГПУ, — имела успех. Начинается паломничество к епископу Нектарию из среды чуваш, марийцев и вообще культурно отсталых народностей».

Верующие нередко приезжали с вопросом: не является ли настоящее время — антихристовым, последним? На это Владыка отвечал, что «ничто из дел рук человеческих недолговечно», поэтому и советская власть недолговечна, но времена эти — есть времена последние. Спрашивали и о том, кого считать главой Русской Православной Церкви и кому подчиняться? Епископ показывал имевшиеся у него письма архипастырей к митр. Сергию, в том числе переписку митр. Кирилла (Смирнова) с Заместителем Местоблюстителя, и называл митр. Сергия узурпатором не принадлежавшей ему власти и виновником церковной катастрофы. Владыка Нектарий говорил, что ныне следует подчиняться только митр. Петру, как Патриаршему Местоблюстителю, хотя «законным преемником Патриаршего престола» сам епископ, как и значительная часть казанского духовенства, считал митр. Кирилла. Еп. Нектарий, согласно его показаниям на следствии, даже запрашивал архиеп. Димитрия: «Не пора ли поминать Патриаршим Местоблюстителем митр. Кирилла вместо митр. Петра?» Правда, ответ, судя по всему, был отрицательный[271].

Во время проживания в Казани, Владыка Нектарий иногда заходил в сергианские храмы, но не участвовал в богослужении и даже не общался со священниками, а лишь прикладывался к иконам и слушал пение. Однажды, когда епископ стоял в таком храме, то диакон, совершавший каждение, стал кадить Владыке по архиерейскому чину троекратно. Однако еп. Нектарий отвернулся от него и не преподал своего архиерейского благословения. Был в это время и такой случай: умер один человек, родственники пришли к Владыке и просили его совершить отпевание, а епископ спросил: «В какую церковь ходил усопший»? Выяснилось, что в сергианскую, и тогда Владыка сказал: «Ну, пусть они его и отпевают»[272].

Пытаясь опорочить одного из самых активных своих противников, Временный Священный Синод 10 октября 1930 г. заслушал сообщение о том, что еп. Нектарий якобы поставил во диакона псаломщика, женатого на вдове, хотя тот отрицался от сана, и постановил: «Признать хиротонию недействительной, в том числе, так как она совершена запрещенным в священнослужении епископом, а ставленнику, по исполнении им епитимии, предоставить право на исполнение должности псаломщика»[273].

Это обвинение опроверг сам Владыка Нектарий в своем послании 1933 г.: «…против нас, противников сергианства, не побрезгуют никакими безнравственными мерами, как-то: допросами, ложными слухами, подпаиванием водкой горланов на приходских собраниях и прочее. Так, про меня Сергий напечатал: я якобы посвятил в попа двоеженца, чего я и во сне не видел». В действительности к этому времени относится другой случай. Владыка Нектарий постриг в монашество и рукоположил во диакона мирянина Александра из села Оштаншурга. Это был простой человек, отличавшийся прозорливостью. Иеродиакон Александр был арестован в 1930-х гг. и скончался в тюрьме Кировской области[274].

3 июня 1930 г. в Казани начались аресты по делу о «филиале Всесоюзного политического и административного центров контрреволюционной церковно-монархической организации „Истинно-Православная Церковь“ в Татарии и Нижегородском крае» (в состав которого в тот период времени входила Вятская епархия), продолжавшиеся до 31 августа 1931 г. Арестованный 30 августа 1930 г. епископ Нектарий, отцы Николай Троицкий и Николай Петров и епископ Иоасаф (Удалов) оказались заключены в изолятор Полномочного Представительства ОГПУ в Татарской республике, а остальных поместили в Казанский пересыльный дом заключения. Всем было предъявлено обвинение в активном участии в «антисоветском, церковно-монархическом, погромном филиале „Истинно-Православной Церкви“ в Казани», хотя далеко не все арестованные принадлежали к иосифлянскому течению. Однако в ГПУ заранее была составлена «схема» организации в Татарской АССР. Кроме местных «ячеек», в этой схеме присутствовали «церковно-политический центр организации» — «Москва, церковь Никола Большой Крест, свящ. Никитин», и «церковно-административный центр» — «Ленинград, архиепископ Димитрий Гдовский»[275].

Обвинительное заключение было составлено на 33 человека. Согласно версии следствия, в Казани с середины 1920-х гг. существовала контрреволюционная церковно-монархическая организация, вдохновителем создания которой якобы являлся профессор В. И. Несмелов. В 1929–1930 гг. эта организация была преобразована в филиал «Всесоюзного центра ИПЦ». Затем в него будто бы влился созданный настоятелем Вознесенской церкви Казани прот. Николаем Троицким «Союз христианской молодежи», активно действовавший в среде студенчества. В частности, один из активистов союза, студент сельскохозяйственного института Н. Н. Соколов, подготовил массовое выступление учащихся против закрытия Варваринской церкви. К филиалу Всесоюзного центра примкнула и группа из пяти административно-ссыльных священнослужителей и мирян, проживавших в Козьей слободе Казани во главе с прот. Аркадием Волокитиным. Почти все участники организации распространяли контрреволюционные листовки и воззвания. Некоторые обвинялись даже «в агитации в пользу выступления Папы Пия Римского за крестовый поход против Советской власти»[276].

Организация поддерживала контакты не только с викторианами, ленинградскими и московскими иосифлянами, митр. Кириллом (Смирновым), но и с заграницей. Так, священник Петропавловского собора Андрей Боголюбов обвинялся в том, что осуществлял связь с белоэмигрантом в Китае купцом Унжениным, «от которого в 1930 г. получил 2400 червонных рублей денег и контрреволюционные листовки, в том числе молитву о возвращении царя, распространенную среди молодежи гор. Казани»[277].

Глава же иосифлян в Татарии, ей. Нектарий, согласно обвинительному заключению: «а) Осуществил связь Казанской к/p организации церковников с церковно-административным и церковно-политическим центрами к/p организации „Истинно-Православной Церкви“ и фактически преобразовал организацию в филиал упомянутых центров, б) Проводил большую вербовку в к/p организацию „истинные“ по гор. Казани, ее окрестностям, а также на территории Маробласти, Вотобласти и быв. Вятской губернии, вдохновляя повстанческие движения среди крестьянства, в) Имел непосредственную связь с архиепископом Дмитрием Гдовским в церковно-административном центре к/p организации „истинные“ и с деятелями церковно-политического центра упомянутой организации в Москве, которых осведомлял о состоянии и деятельности Казанского филиала Всесоюзной к/p организации „Истинно-Православной Церкви“»[278].

В обвинительном заключении руководящая роль приписана также и В. И. Несмелову, — на основе протокола допроса, где зафиксированы его антисергианские убеждения: «Принадлежу к тихоновской ориентации. С политикой — церковной — митрополита Сергия совершенно не согласен. Прежде всего из-за администрирования, а затем и потому, что Церковь поставлена в рамки ведомства православного исповедания. Мероприятия советской общественности, касающиеся Церкви, одобрить ни в коем случае не могу. Считаю, что духовенство властию притесняется».