III. Сталинистские традиции в литературе о второй мировой войне

Основы советской военной историографии, как и знаний «для народа», заложены самим Сталиным. Он хотел скрыть свои грубейшие просчеты и прямые преступления и положил начало извращенному истолкованию главного — ответственности за развязывание войны, за поражение РККА 1941–1942 гг., цену победы. Во время перестройки история войны стала полем небывало острой борьбы мнений авторов научных, мемуарных, публицистических и художественных произведений различных направлений. Резко обострился спор между сторонниками сталинизма и антисталинизма в освещении войны. Литература о второй мировой войне возникла в СССР во время войны. Ее содержание определили подходы и суждения Сталина, собранные в книге «О Великой Отечественной войне Советского Союза» и других изданиях. Книга много раз переиздавалась массовыми тиражами на языках народов СССР и других стран. Она стала своеобразным евангелием для сталинистов. Само по себе описание событий на основе оценок его участников и других исторических источников — дело обычное. Искажение событий в угоду его участникам так же старо, как и сама история. Однако освещение минувшей войны — особый случай. Пропаганда, опиравшаяся на террор, сформировала угодные Сталину представления о войне. Их до сих пор разделяют многие граждане и, что особенно нетерпимо, многие историки.

Выступления Сталина в годы войны могут служить полноценным свидетельством его лживости, привычки перекладывать собственную вину на других, уверенности в собственной безнаказанности. Многие известные теоретические положения о войне Сталин приписывает себе в расчете на то, что большинство читателей не могли уличить его в плагиате. В качестве же источника по истории самой войны выступления Сталина весьма малопригодны. Военные историки должны критиковать их как любой другой источник, но не пребывать в жалкой зависимости от них.

Приказы наркома обороны, другие документы, представленные в сборнике Сталина, носят сугубо пропагандистский характер. Они рассчитаны на определенное восприятие внутри страны и за рубежом. Меньше всего их автор претендовал на объективное изложение событий, их анализ. Ставка делалась на внешний эффект. Таковы приведенные и 6 ноября 1941 г. заниженные сведения о советских потерях и завышенные — о потерях немецких; уверения в том, что силы Германии уже иссякают, в ней «царят голод и обнищание», она «истекает кровью». «Еще несколько месяцев, еще полгода; может быть годик, — гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений». Трудно сказать, было ли это выражением незнания или преднамеренной дезинформацией. Впрочем, находятся люди, которые оправдывают это как «ложь во спасение». Поражают примитивные приемы, к которым прибегает «вождь», чтобы поднять дух народа и армии. С полным основанием А. Курносов в работе «Памятные книжные даты. 1991» противопоставляет обращениям к народу Сталина аналогичные речи У.Черчилля. Последние отличаются искренним признанием тяжелейшего положения собственной страны, уважением к согражданам. Бросаются в глаза многочисленные противоречия в выступлениях Сталина. Так, для широкой публики на первое место в ряду причин поражения Красной Армии летом 1941 г. выдвигается отсутствие второго фронта западных союзников, который отвлек бы от советско-германского фронта часть германских сил. В приказе же № 227 от 28 июля 1942 г. вся вина возлагается на войска, трусов и паникеров.

Нельзя разделить мнение о том, что сборник сохранил сейчас лишь источниковедческий интерес. Многие мысли Сталина, к сожалению, продолжают жить. Сошлемся сначала на статью, опубликованную в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945» (1985). По мнению ее безымянного автора, в этом сборнике отражены важнейшие положения ленинского учения о защите Отечества, программа борьбы с агрессорами, раскрыты причины войны и сущность фашизма. Сталин осуществил будто бы научный анализ обстановки на этапах войны, показал источники победы, развил ряд важнейших положений военного искусства. Мы вернемся еще ко всем этим несостоятельным утверждениям.

В ответе на письмо Разина Сталин продолжает начатое в книге «О Великой Отечественной войне». Он стремится реабилитировать себя, присвоить себе славу «великого стратега», развенчать вклад Ленина в разработку военной теории и его роль в руководстве войной. Автор прибегает к ложному сравнению Ленина — профана с Энгельсом — «знатоком военного дела». Впрочем, Сталин упрекнет и Энгельса, имевшего неосторожность высказать будто бы ошибочное мнение о военных способностях Барклая-де-Толли. Пытаясь дискредитировать Ленина, Сталин фабрикует ленинские рекомендации молодым преемникам досконально изучать военное дело.

Стремясь изобразить, как далеко позади он оставил Ленина, Сталин обращается к сугубо специальным вопросам военной науки, стратегии и тактики. В деле критики доктрины К. Клаузевица, пишет Сталин, мы, «наследники Ленина», не связаны никакими указаниями Ленина. Дальше — больше. «Вождь» решается «раскритиковать» не только Клаузевица, но и всех военных теоретиков Германии, включая В. Кейтеля, хотя его таковым и в фашистской Германии никто не считал. Подход чрезвычайно прост: если эта страна дважды потерпела поражение за последние 30 лет, значит ее «военная идеология не выдержала испытания». И поэтому нужно «покончить с незаслуженным уважением» к немецкой военной науке. Мы, победители, должны подвергнуть ее критике. Сбрасывая со счетов весь германский военный опыт, Сталин предпочел умолчать, по крайней мере, о двух обстоятельствах. Немецкая «военная идеология» устами генерала Л. Бека заявила Гитлеру накануне войны, что эта война будет проиграна Германией с первым же ее выстрелом. Обошел молчанием Сталин и вопрос о том, какой ценой удалось победить немцев при всей «отсталости» их науки. Ответ Сталина содержит прямое требование к военным историкам изучать отступление как «законную форму борьбы» и контрнаступление как «очень интересный вид наступления». Им явно владела навязчивая идея о поражениях Красной Армии в 1941–1942 гг. Историки должны были заняться опытом «старых парфян», которые завлекли римлян в глубь своей страны, и гениального полководца Кутузова, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления.

Свои упражнения с историческими параллелями «вождь» начал в беседе с И. Майским еще в декабре 1941 г. Дипломат спросил его: «Можно ли считать, что основная линия стратегии в нашей войне и войне 1812 г. примерно одинакова, по крайней мере, если брать события нашей войны за первые полгода». Сталин возразил: «Отступление Кутузова было пассивным отступлением, до Бородина он нигде серьезного сопротивления Наполеону не оказывал. Наше отступление — это активная оборона, мы стараемся задержать врага на каждом возможном рубеже, нанести ему удар и путем таких многочисленных ударов измотать его. Общим между отступлениями было то, что они являлись не заранее запланированными, а вынужденными отступлениями»[130]. В целях оправдания собственных просчетов Сталин, его пропаганда и «историография» широко прибегали к параллели «1812–1941». Приведенная фраза содержит неверное утверждение о Кутузове и его предшественниках, будто бы не оказавших Наполеону вплоть до Бородина «серьезного сопротивления». В обычном для него чванливом духе «вождь» не преминул подчеркнуть, что он «лучше», чем Кутузов. На первый взгляд представляется странным, что Сталин не подчеркнул: он не сдал Москвы в отличие от Кутузова. Полагаем, что такое сравнение неизбежно повлекло бы за собой сопоставление людских потерь. Общие же жертвы 1941 г. по прямой вине Сталина во много раз превосходили жертвы России при Кутузове.

Полное нравственное падение Сталин снова обнаружил при редактировании своей краткой биографии, приписав себе все известные воинские доблести. С ее изданием (1952) наиболее низко пала и официальная наука. Составленная Г. Александровым, М. Галактионовым, В. Кружковым, М. Митиным, В. Мочаловым, П. Поспеловым, биография явилась пределом обожествления «великого вождя». Причем военный период вновь был подвергнут наиболее сильным искажениям. Именно в этой книге при участии самого Сталина был сфабрикован миф о «непревзойденном полководце всех времен и народов». Им были внесены в макет его биографии, и без того отличавшейся крайней апологией, такие вставки: «Товарищ Сталин развил дальше передовую советскую военную науку. Товарищ Сталин разработал положение о постоянно действующих факторах, решающих судьбу войны, об активной обороне и законах контрнаступления и наступления, о взаимодействии родов войск и боевой техники в современных условиях войны, о роли больших масс танков и авиации в современной войне, об артиллерии, как самом могучем роде войск. На разных этапах войны сталинский гений находил правильные решения, полностью учитывающие особенности обстановки».

В биографии отражен тезис об «активной обороне», этот блеф, призванный оправдать отход РККА по всему фронту. Наконец, пожалуй, самое циничное. Сталин пишет: «Сталинское военное искусство проявилось как в обороне, так и в наступлении… С гениальной проницательностью разгадывал товарищ Сталин планы врага и отражал их. В сражениях, в которых товарищ Сталин руководил советскими войсками, воплощены выдающиеся образцы военного оперативного искусства». Но как раз непонимание «планов врага», начиная с критических предвоенных месяцев 1941 г., кончая Берлинской операцией, обусловило в конечном счете гигантские потери Красной Армии[131].

Старания генералиссимуса, его придворных историографов и поэтов не прошли даром. Если взять многие советские романы, кинофильмы и исторические «исследования», подчеркивалось на XX съезде КПСС, то в них совершенно неправдоподобно изображается роль Сталина в войне. Обычно рисуется такая схема. Сталин все предвидел. Советская Армия чуть ли не по заранее начертанным им стратегическим планам успешно оборонялась, впоследствии опять благодаря гению Сталина перешла в наступление и разгромила врага. Всемирно-историческая победа приписана всецело полководческому гению Сталина[132]. В официальной военной историографии преобладала лексика сталинистской пропаганды. Превосходство, успехи противника, фашистская оккупация были обязательно «временными», советский же патриотизм был «величайшим», работа партии — «титанической». Давно замечено, что язык — явление отнюдь не связанное лишь с формой сочинения. В литературу, например, вошел штамп «всенародная борьба в тылу врага», что неверно и по существу: на оккупированных территориях СССР оставалось более 80 млн человек, а в партизанском движении активно участвовало лишь более 2 млн.

Советская историография войны в основном развивалась вширь, т. е. на схемы, созданные Сталиным и его преемниками, нанизывались новые факты, но степень их обобщения, их анализ не углублялись, структура истории не менялась, выводы не обогащались. Прогрессивными учеными, правда, были предприняты попытки разорвать этот порочный круг. В условиях безраздельного господства сталинистской концепции, вопреки ей осуществлялась определенная подлинно исследовательская работа, в частности, в рамках Генерального штаба. В 1958 г. вышла серия томов об операциях Советских Вооруженных Сил в период Великой Отечественной войны, значение этого труда сохранилось до сих пор[133]. К этой серии примыкал военно-исторический очерк «Вторая мировая война 1939–1945», написанный видными историками Н. Павленко, И. Паротькиным, С. Платоновым.

Эта тенденция стала наиболее зримой в 1960–1965 гг., во время издания 6-томной истории Великой Отечественной войны специальным отделом ИМЯ при ЦК КПСС под руководством Е. Болтина. Явившийся духовным детищем XX съез-да партии, этот многотомник сделал крупный шаг в освещении войны, хотя в трактовке многих важных проблем и остановился на полпути. В многотомнике получили некоторое освещение поражения 1941 г., более или менее четко показано, что среди 20 млн погибших граждан СССР свыше половины служили в РККА. Проблему руководства войной по-прежнему прямо или косвенно искажали. Партийные и военные лидеры выдвинули тезис о единоличной вине Сталина, это было копией суждения о такой же вине Гитлера. До отстранения Н. Хрущева критика И. Сталина была широко распространена и не была делом одного А. Некрича, как пытаются ныне представить. Его книгу «1941. 22 июня» (1965) избрали в качестве повода для расправы с инакомыслящими. 30 лет спустя под этим названием издали по существу новую книгу. В ней полезны приложения (советско-германские документы 1939–1945 гг., фрагмент из книги автора «Отрешись от страха», стенограмма обсуждения названной книги 1965 г.). Если первая книга ограничивала сталинизм культом Сталина по шаблону XX съезда КПСС, то вторая — принимает западные консервативные стереотипы (СССР вступила в союз с фашистской Германией, стала участнико мировой войны 17 сентября 1939 г. и др.). Некрич сомневается, мог ли Сталин начать «превентивную войну», тем не менее считает «Ледокол» «исследованием».

Новые властители стремились придать грубой фальши некое подобие правды. Так, сконструирован тезис об объективных и субъективных причинах поражений 1941 г. Историки и мемуаристы охотно восприняли спорные или ложные суждения: история отвела СССР «мало времени», Германия использовала в момент нападения возможности «всей Европы», советская экономика отставала, вермахт был отмобилизован, владел опытом современной войны. В действительности же главную роль сыграл чисто субъективный фактор — грубые просчеты Сталина, его политических и военных советников В. Молотова, С. Тимошенко, Г. Жукова. Писать об их «ошибках» позволялось только строго ограниченному кругу авторов. Критика не посягала на главное. Советское общество должно было знать лишь славные страницы истории. В то же время плодотворно работал «Военно-исторический журнал», главным редактором которого был Павленко. Восстановленный в конце 50-х гг., он уверенно шел во главе других исторических журналов, главным образом благодаря тому, что его делали профессионалы (В. Дашичев, В. Кулиш, В. Поликарпов и другие), а не случайные люди, как это произойдет впоследствии. К первой половине 60-х гг. относится деятельность научной серии издательства «Наука» «Вторая мировая война в исследованиях, воспоминаниях и документах» под руководством Самсонова. В 1964–1975 гг. было издано 90 книг, в том числе 40 мемуарных.